Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский Страница 37

Тяжелые впечатления и грустные размышления наводит Рыковский процесс ^[117] на душу. Сколько лет этому гиганту мошеннику все воздавали почести, сколько лет Рыковский скопинский банк пользовался привилегиями своего положения и покровительством нашего финансового правительства; оно ему дозволяло какими угодно рекламами заманивать к себе тысячи небогатых людей; оно проявляло к нему не только спокойное доверие, но как бы свое благорасположение; оно ни разу не подвергло строгой ревизии, когда можно было предвидеть крах и предупредить разорение тысячей людей. И вот свершается крах! По всей России раздается крик изумления и стон отчаяния… Все взоры устремляются на правительство с мыслию и с вопросом: неужели оно не поможет?

Нет, Министерство финансов отворачивается от ужасного зрелища и умывает себе всенародно руки, говоря: погибайте, это не мое дело!

Между тем оно могло и в последние минуты спасти банк, не [И. Г.] Рыкова ради, а тысячей жертв его ради, назначив временное заведыванье банком и снабдив его значительными капиталами для оборотов в виде ссуд. Это тем более печально, что то же Министерство финансов на глазах у всех не очень давно, когда крах Взаимного кредита в Петербурге был неминуем, через Государственный банк спасло Взаимный кредит и тысячи лиц от разорения денежными ссудами ^[118]. Но здесь был Петербург, интересы друзей [Е. И.] Ламанского и К^ии, а там вся Россия, тысячи темного люда, и на них махнули рукою, и их предали.

А между тем тут является вопрос политической мудрости и нравственности: может ли правительство не считать себя нравственно ответственным перед многими обманутыми жертвами за Рыковскую катастрофу, раз что оно ничего не сделало для предотвращения краха, дозволяло Рыкову свои плутовские операции и молчанием своим ободряло и как бы поощряло верить в силу Скопинского банка.

Ведь все это происходило в монархическом самодержавном государстве, где нельзя ни одной строки, ни одного транспаранта напечатать без именно дозволения правительства! Не знаю, как смотрят на это финансисты теоретики, но прислушиваясь к говору людей, страдаешь за правительство, ибо его обвиняют, и чувствуешь, что эти обвинения наносят Самодержавию вред.

Чувствуешь и понимаешь тоже, что если бы правительство признало себя ответственным в деле Рыковского банка, то оно бы приобрело этим громадную нравственную силу. Что же? Дело еще не безвозвратно погибло. Отчего не остановиться на мысли, что по окончании судебного дела было бы возможно задать Министерству финансов вопрос: нельзя ли изыскать способ вознаграждения за убытки вкладчиков: например – выплачивая убытки в течение известного количества лет, ассигновав на то известную ежегодную сумму? Комиссия в Министерстве финансов могла бы этим заняться?

Так хочется, чтобы поводов благословлять Главу Правительства все было больше и больше! Во всяком случае вопрос: что можно сделать для несчастных жертв Скопинского банка, стоит быть поставленным.