История династии Романовых - Эдвард Радзинский Страница 37
История династии Романовых - Эдвард Радзинский читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
Граф Алексей Бобринский – незаконный сын императрицы от Григория Орлова. В это время графу было тринадцать лет.
– А теперь проси князя Александра Михайловича.
В кабинет вошел князь Александр Михайлович Голицын, генерал-губернатор Санкт-Петербурга.
Екатерина указала на баул принцессы, стоявший поодаль на мраморном столике.
– Здесь бумаги всклепавшей на себя чужое имя, захваченные благодаря неусыпным стараниям и отваге графа Алексея Григорьевича. Добросовестно изучи их, князь.
– Все как велишь, матушка, рабу своему, – поклонился князь.
– Имя графа часто будет мелькать в речах этой беспутной женщины. Так что с выбором записывай. Ибо все, что делал граф, он делал по нашему повелению, и непосвященным сие понять трудно…
И снова князь молча поклонился.
– С нею в сговоре находились поляки конфедератские, – продолжала Екатерина. – Радзивилл князь, Огинский-гетман. Сие нам хорошо известно. Но тебе должно быть также известно, что князь Радзивилл и Огинский-гетман примирились нынче с нашим другом польским королем. И по последним нашим сведениям и к радости нашей, князь
Карл явился из Венеции с повинной в Польшу, и поместья ему вернули. И про венецианское удальство его с радостью забыли. И вспоминать более не желаем. Так что поляков, с ней задержанных, допрашивай без рвения. Но главное… главное, князь, это выяснить: кто она? Была ли с кем в России связана? Все донесения о том, что расскажет на следствии известная женщина, немедля направить с нарочным к нам в Москву.
Екатерина осталась одна в кабинете.
«Мы придаем этому делу особое значение, как и всему, что касается монаршей власти. Идея самодержавия Божьей милостью есть величайшая идея нашего времени, нуждающаяся в постоянном бережении. Весь мир, все, что окружает нас сегодня, должно служить этой идее. И в том числе я сама. Что такое костюм государя? Это золото, драгоценности? Что наши дворцы? Блеск мундиров гвардии, картины из жизни богов и героев, золотые ливреи слуг, тысячи зеркал и свечей? Все это служит сей идее. Все это говорит: здесь, рядом с вами – Олимп, обиталище богов. Наше искусство должно быть светлым, возвышенным. Ибо люди должны радоваться, что совсем рядом с ними живут боги. И хотя я сама так устаю от этого блеска, но Божьей милостью императрица, охраняющая идею, я должна заботиться о ней. Да, в тягость – убирать волосы, одеваться в присутствии множества посторонних мужчин, но что делать? Я каждый день обязана дарить подданным эту выставку богоподобия. Да, мне куда милее отдаваться втайне прихотям своего сердца, но я не могу лишать подданных радости узнавать об этом. Все, что касается особы монарха, прекрасно и священно. Ибо все, к чему прикасается монарх, немедля становится милостью Божьей. И его фавориты тоже. И как Божьи дела, они не могут быть ни предметом зависти, ни обсуждения, но только восхищения. Ибо другая высшая цель – верноподданничество. Верноподданничество – вот похвала и добродетель гражданина! Вот почему всякое присвоение царского имени есть величайшее преступление против главной идеи времени».
Пожелтевшие листы следственного дела в Центральном архиве древних актов…
Все ее бумаги, которые только что держала в руках императрица, все письма, которые возила с собой по свету эта женщина, все слова этой женщины во время допросов, ее насмешки, слезы, страдания навсегда успокоились вот в этой безликой папке. И там звучит ее таинственный голос…
На казенном столе, под казенной современной лампой я касаюсь тех же страниц, которых касалась ее рука. О, эти руки, тщетно тянущиеся через столетия!
…Моя рука листает страницы следственного дела.
И рука князя Голицына держит те же документы. Князь задумался, князь в размышлении…
«26 мая 1775 года утром я приехал в Петропавловскую крепость. Я решил начать с допросов поляков, а к ней в камеру пойти под вечер, в семь часов.
Князь Александр Михайлович Голицын, сын знаменитого петровского полководца, отнюдь не прославился на военном поприще по примеру отца своего. В Семилетнюю войну из-за него чуть была не проиграна знаменитая Кунерсдорфская битва. Но он получил за участие в деле чин генерал-аншефа. В турецкую войну князь тоже не блистал подвигами, но получил чин фельдмаршала. Ибо у него был другой талант – исполнительность. И в дворцовых интригах участия не принимал, что было редкостью. И что совсем уж было редкостью – честен был… Екатерина назначила этого неудавшегося воина, но доброго и верного человека петербургским генерал-губернатором.
В камере Черномского.
Князь Голицын допрашивал Черномского.
За отдельным столиком в углу записывал показания секретарь Ушаков, безмолвный, серенький человечек, из тех, что в просторечии именуются «приказная крыса» – особая порода служащих, выведенная в империи.
Голицын обращался к Черномскому:
– Обстоятельства вашей жизни, сударь, хорошо изучены нами по документам, находившимся в архиве известной вам женщины. Следственно, всякая ложь с вашей стороны бесполезна и приведет лишь к тому, что нами будут употреблены все… я подчеркиваю, все средства для узнавания самых сокровенных ваших тайн. А посему предлагаю вам говорить с полной откровенностью, надеясь на безграничную монаршую милость Ее величества… Итак, каковы обстоятельства, приведшие вас к знакомству с самозванкой?
Черномский отвечал весьма охотно:
– В 1772 году я был послан Конфедерацией в Турцию, в лагерь войск, сражавшихся с Россией. Цель моей поездки состояла в том, чтобы разведать, какую помощь мы можем получить из Турции. Из Константинополя я привез графу Потоцкому ответ от Великого визиря и затем поступил на службу к князю Радзивиллу, бывшему, как вам известно, маршалом Конфедерации.
«Про Конфедерацию матушка не велела…»
И князь прервал Черномского:
– Как вы оказались в свите известной женщины? Отвечайте точно на поставленный вопрос.
– Я одолжил ей денег. Она обещала заплатить свой долг в Риме… Кроме того, Доманский был мой хороший товарищ, и я поддался его уговорам поехать с ним и с этой женщиной. Да и пострадав своим карманом, я не мог бросить ее, не получив обратно деньги.
– Называла ли себя негодница в вашем присутствии царским именем? И именовали ли вы ее так?
– Да, все ее так именовали. Князь Карл Радзивилл, когда сел в Венеции на корабль, чтоб ехать с нею к султану, так прямо и объявил нам: дескать, с нами отправляется к султану дочь покойной русской императрицы. Князь Карл иначе не называл ее.
– Я не спрашиваю вас о князе Карле, – торопливо прервал Голицын, – я об ней самой спрашиваю. Именовала ли она себя царским именем в вашем присутствии?
– Да, она так себя называла. И все в Риме ее так называли. И секретарь кардинала Альбани, и французский консул, и посланники всех дворов. Я сколько раз передавал ей письма с надписью: «Ее высочеству принцессе Елизавете».
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии