Три года революции и гражданской войн - Даниил Скобцов Страница 37

В Киев раньше нас прибыла «зимовал станица» (посольство) донского атамана генерала Краснова. Возглавлял ее очень почтенный генерал А. В. Черячукин, а главным возбудителем ее энергии был генерал Свечин. Мы побывали у них, они – у нас. Они нас угостили завтраком, мы – их.

Мы, кубанцы, несмотря на весь разнобой наших ориентаций, в основном строении нашей власти – «скромные демократы». По нашим «временным правилам высших органов управления» вся власть принадлежит раде и избранному ею правительству. У донцов – полномочный войсковой атаман пишет письма «другу и брату» гетману Скоропадскому и стремится к установлению непосредственных сношений с императором Вильгельмом. Как раз во время нашего житья в Киеве Краснов выступил с декларацией о независимости Всевеликого войска Донского со всеми вытекающими из этого последствиями.

Его киевские дипломаты учли реальную украинскую ситуацию и, в противоположность нашей тактике, обращались за разрешением реальных вопросов своей миссии непосредственно к немецким военным властям или дипломатам. Гетман и его правительство воспринимались лишь как декорации. Доброжелательство генерала Свечина в отношении нас простиралось до того, что он нам внушал ту же тактику:

– Зачем зря терять время и трепать нервы? Лучше обратить свою энергию по прямым артериям к пульсирующим центрам украинской жизни…

В это время из Новочеркасска пришло письмо от Быча о переговорах с атаманом Красновым: о срочном установлении «действенного политического и экономического объединения» Кубани с Доном, о котором говорилось на раде в станице Мечетинской. Теперь Быч писал:

«Разговариваем… 9 и 24 мая произошли совместные заседания под председательством генерала Краснова…»

Быч прислал и проект договора, который договаривающиеся стороны собирались будто бы подписать.

В 1-м пункте проекта заключалось признание «внутренней автономности каждой из договаривающихся сторон».

Во 2-м пункте – признание существующей границы между этими землями и в «переговорах с соседними государственными образованиями – обязательство оказывать взаимную поддержку в вопросах, касающихся включения в состав территории договаривающихся сторон городов и земель, присоединение которых являлось безусловно необходимым по соображениям экономическим или военно-стратегическим».

В 3-м пункте – ограничение борьбы с большевиками территориями Дона и Кубани, а в дальнейшем всего Северного Кавказа, обязуясь оказывать друг другу поддержку всеми силами и средствами.

В 4-м пункте – учреждение совместного совета, которому предоставляется «разработка плана борьбы с большевизмом и анархией», а также «общее руководство военными операциями в смысле определения общих и даже частных заданий для отдельных армий, во внутренние распорядки коих совет не вмешивается».

В 5-м пункте – благие пожелания, «дабы ныне разрозненные части России смогли являть собою могучую политическую силу…» «ближайшей задачей пригнать также создание на юге России прочного государственного образования на федеративных началах, в состав коего должны войти Дон и Кубань, как полноправные члены федерации…»

Таким образом, ни о каком, именно «действенном» – как говорилось в мечетском собрании, – экономическом и политическом объединении пока не было речи.

Мне приходилось уже здесь говорить о Быче и о его образовании, о его достаточно большом опыте общественной работы, но эти его тогдашние навязчивые идеи, лишенные всякой практичности, всегда раздражали и наводили большое уныние. Так и теперь, по получении этих его писаний о «разговорах» с генералом Красновым, мною овладела безысходная тоска.

В эти дни, числа 10 июня нового стиля, одиноко я сидел в номере гостиницы и курьер военного министерства принес серый казенный пакет с извещением о главном интересующем нас деле:

– Прохакие Ваше не може бути заловолено…

Другим словами, нам было прислано извещение о полном отказе нам в удовлетворении нашей просьбы об артиллерийских снарядах, патронах и пр. После многоречивых обещаний полный отказ. Собрались все делегаты и все были озадачены.

– Что же это значит? Решили отправиться к нашему доброжелателю – министру закордонных справ, пану Дорошенко.

– Ншци, – был короткий ответ. Когда мы попросили расшифровать эту столь короткую формулу объяснения, то, по словам министра, выходило, что немцы не только не довольны нашим игнорированием их, но как будто они хотели бы прежде узнать, на каком титуле мы думаем строить наши отношения Кубани к самостийной

Украине, на титуле федерации или автономии? Какие гарантии, что полученное фактически из рук немцев вооружение мы не обратим против немцев же?

Краткое объяснение министра сделалось очень длинным и богатым разными намеками. По сути же дела выходило как будто бы так, что немцы могли бы удовлетвориться декларацией Кубанского правительства о присоединении Кубани к Украине на автономных началах… Наматывался очень сложный клубок домогательств и объяснений. Кто тут играл главную роль, трудно было решить.

Выходило так, что украинцы нас любят, немцы нам доброжелательствуют, но… – «прохание» наше сейчас «не може бучи задоволено». Бескровный, оставшись с паном Дорошенко один на один, пришел потом домой и поведал, что незамедлительное декларирование присоединения Кубани к Украине на автономных началах могло бы иметь следствием то, что во время мирных переговоров с большевиками. Украина потребовала бы перенесения демаркационной линии за пределы Кубани, что немцы дипломатическим путем поддержали бы эти требования, и большевики вывели бы свои войска из Кубани…

Я и Каплин наотрез отказались в какой-либо форме вести на подобной основе дальнейшие переговоры. Мы заявили, что наша делегация должна немедленно выехать в Новочеркасск, доложить раде и правительству обо всем, и только они вправе судить, продолжать или прервать переговоры.