Иллюзионист - Анита Мейсон Страница 37

Сперва Кефа сомневался в этом, хотя другого объяснения не было. Теперь после убийства Иакова Бар-Забдая он уверился. Они не могли быть спасены от смерти, если один из них умер.

Кефа неловко повернулся на своей соломенной подстилке. Ему не нравилась, как и раньше, та неясная область, куда его завели мысли.

Отсутствие ясности угнетало его. Это было подобно поражению. Когда-то все было так ясно, что для сомнения не оставалось места. Но тогда он не мог представить себе, что мир будет существовать так долго, что он, Кефа, снова будет поставлен в тупик.

Было время праздников, пятьдесят дней после смерти Иешуа, сорок восемь дней после первого Явления. Они собрались тесным кругом друзей в комнате, где он явился. Они все надеялись на то, о чем не решались говорить. Вместо этого они молились.

«Да придет Царствие Твое».

Они приступили к вечерне. Проходили часы, и дистанция, разделяющая их, уменьшалась, пока их голоса не зазвучали в унисон и не стали молитвой, пока комната не исчезла и не превратилась в молитву.

«Отче наш, сущий на Небесах. Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое. Да будет воля Твоя и на земле, как на небе».

Пространство исчезло. Вскоре исчезнет время.

«Хлеб наш на завтра подай нам сегодня. И прости нас, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему. И не испытывай нас в Страдании, но избавь нас от лукавого».

Склонив головы и раскачиваясь, они притягивали будущее на цепях слов.

«Отче наш, да святится имя Твое, да придет Царствие Твое».

С песнопением приближались последние дни, окончательное и страшное очищение.

«Да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш на завтра подай нам сегодня…»

Голоса дрогнули и замерли. Раздался грохот; казалось, грохотали сами стены. Порыв ветра сорвал с петель дверь и выдул весь воздух, оставив их задыхаться, словно пойманных рыб. Воздух снова ворвался с такой мощью, что стены содрогнулись, как от удара гигантской силы. Они лежали, придавленные огромной ладонью, не в силах дышать и обливаясь слезами. Внезапно давление ослабло, и комната наполнилась воздухом, который горел. Сквозь слезы они видели, как комнату наполняет огонь. В воздухе в золотом сиянии был Всевышний. Бесконечно бережно они были поставлены на ноги, и огонь касался их голов, но не жег, а мягко обволакивал их, пока не иссяк.

Они растворились в тишине, как в пучине.

Из глубины пучины тонкой нитью пробился звук. Потом, как узелки на нити, появились слова.

Потом стремительным потоком на них обрушилась иноязычная речь. Исступленное бормотание наполнило собой воздух.

Кефа, с уст которого, словно жемчужины, срывались слова Небес, подошел к двери, где собралась толпа зевак.

— Они пьяны, — услышал он чьи-то слова.

Его захлестнула жалость к этим слепцам, и на минуту он лишился дара речи. Потом пришли слова, простые человеческие слова, за неимением лучшего.

— Царствие пришло! — выкрикнул он, и слезы полились из его глаз ручьем. — Слава Господу, Царствие пришло, и это — знамение!

Знамение. Кефа вытянулся на подстилке и расправил занемевшие плечи. Цепи, которые были слишком коротки, чтобы полностью вытянуть руки, впились в запястья. Знамение было тайной, в которой крылся более глубокий смысл. Знамение могло означать все, что угодно. Иногда смысл его познается не сразу, а спустя долгое время. Знаки следует читать в обратном порядке.

Если человек восстает из мертвых, что это за знамение?

Если читать знак в хронологическом порядке, он означает конец. Конец истории, конец естественной череде рождений и смертей. Следствие не будет больше соотноситься с причиной. Человек будет пожинать там, где не сеял. Господь снял неотвратимый запрет, и мертвые населят землю.

Но прошло десять лет, а солнце не померкло.

Если читать знак в обратном порядке, он означает начало. Начало ожидания? Не только. Они получили время. От них ждали, что они используют его.

Как именно они должны были его использовать?

Конечно, строя сообщества из новообращенных. Это было совершенно ясно.

Единственное, что настораживало, — то, что Иешуа ничего об этом не говорил. Он полагал, что мир перестанет существовать после его воскрешения.

Но этого не случилось.

Потому…

Дабы разорвать порочный круг, единственное, что от него требовалось, — это верить в то, чего он никогда не видел. Это было самое трудное. Верить и не говорить, что он это видел. Очевидно, его бременем было молчание: он всегда говорил слишком много.

— Не считается.

— Собака!

— Пять, две тройки и единица.

— Две единицы. Тебе выпала собака!

— Я тебе говорил, не считается.

Кефа проснулся от беспокойного сна. Охранники, сидевшие за столом, смотрели с вызовом друг на друга. Один из них встал, хватаясь за рукоятку кинжала:

— Не будь идиотом. Выкладывай деньги.

— Я что, по-твоему, лгу?

— Успокойся. Бросай снова.

Охранник неохотно сел на место и потянулся за костями.

— Я не потерплю, чтобы меня называли лгуном.

— А я не хочу рисковать тремя годами службы.

Стук, стук, стук.

Пауза.

Треск.

Кефа попытался снова уснуть, но сон не шел. В его мозгу теснились обрывочные слова и картины. Он подумал, не началась ли у него лихорадка.

Было время, когда все было ясно. Как он умудрился потерять эту ясность? Она постепенно исчезала, просачиваясь сквозь щели в его сознании.

Вначале, когда Иешуа был с ними, им было необходимо знать лишь то, что они обладают великой истиной и должны распространить ее как можно шире и как можно быстрее. Истина заключалась в правде о связи между Богом и человеком. Истина была не нова: напротив, ее повторяли так часто, что люди перестали слушать. Иешуа вдохнул новую жизнь в старые слова, давно умершие и затертые. А теперь они стали откровением и вызовом: «Вы — дети Господни».

Это изменило мир. Это означало конец бесплодным мольбам и попыткам умилостивить, скрупулезному подсчету грехов и бесконечным ритуалам, призванным заслужить прощение, и горестному пониманию того, что любые усилия безнадежны. Теперь требовалось лишь попросить. Это означало конец подсчетам на будущее: Бог подаст. Это означало конец страху: Бог — отец. Это стирало все сомнения и отменяло все долги: это делало ненужным Закон.

Поняли все это они далеко не сразу: старые предрассудки проросли глубоко. Но когда наконец они прозрели, они поняли, откуда он черпал силы. Это было в них тоже.