1812. Фатальный марш на Москву - Адам Замойский Страница 36

Скоро вся карта Германии покрылась колоннами солдат, маршировавших в восточном и в северном направлении. Тянулись колонны кавалерии: кирасиры в стальных касках и кирасах, конные егеря в зеленой форме, в черных киверах или медвежьих кольбаках, уланы в синих куртках с малиновыми, красными, белыми или желтыми лацканами и в четырехугольных польских шапках, драгуны и шволежеры в касках и зеленых мундирах с отделкой разных цветов и оттенков, гусары в нарядных доломанах и ментиках. По дорогам ползли длинные вереницы артиллерии, солдаты которой при черных киверах носили синие, а ездовые, управлявшие лошадьми, – голубовато-серые мундиры. И помимо всего прочего шли и шли бесконечные колонны пехоты.

Французский линейный пехотинец получал стандартный синий мундир с вырезом спереди и длинными фалдами, белый жилет, носимый под мундиром, белые кюлоты (узкие панталоны длиной чуть ниже колена) или походные штаны, доходившие до щиколотки, белые или черные гетры и кивер или медвежью шапку. Создатель данного обмундирования ни на минуту не помышлял об удобстве солдата, не говоря уж о комфорте. «Никогда не понимал, почему при Наполеоне, когда мы постоянно воевали, солдату приходилось носить эти ужасные кюлоты, которые давили на ногу за коленом и не давали нормально ходить в них, – писал лейтенант Блаз де Бюри. – Мало того, поверх их колено покрывали длинные гетры на пуговицах, и их подвязка давила на подвязку кюлотов. Внизу длинное исподнее, удерживаемое шнуром, только лишь сильнее осложняло движение колена. Все про все получался этакий заговор трех слоев материала, двух рядов пуговиц – один поверх другого – и трех подвязок, словно бы специально созданных, чтобы поскорее лишить возможности ходить самого храброго в колонне». Солдат носил немодные башмаки с квадратным носом, чтобы предотвратить продажу военных туфель гражданским лицам. Обувь рассчитывалась на тысячу километров марша, однако обычно разваливалась куда быстрее ^{122}.

Пехотинец тащил на себе гладкоствольное кремневое ружье длиной 1,54 метра без штыка. На выбеленной перевязи, перекинутой через левое плечо, солдат носил giberne — кожаную патронную сумку, содержащую в себе два пакета патронов, пузырек масла, отвертку и прочие инструменты для чистки ружья. Солдатам элитных рот – гренадерам и вольтижерам – полагалось дополнительное холодное оружие в виде короткой сабли, которую носили на левом боку на перевязи, перекинутой через правое плечо. На спине помещался ранец из уплотненной воловьей кожи, где покоились пара сменных рубах, воротнички, носовые платки, парусиновые гетры, хлопчатобумажные чулки, запасные башмаки, набор принадлежностей для починки обмундирования, одежные щетки, трубочная глина и сапожная вакса, а также сухари, мука и хлеб. Скатанная шинель и прочие предметы снаряжения привязывались поверх ранца.

Самые красочные элементы обмундирования во время марша не присутствовали. Кивера и медвежьи шапки исчезали в чехлах из промасленной ткани и крепились к ранцу, султаны убирались в вощенные парусиновые мешочки, которые подвешивались к ремням портупеи или к патронташу. Вместо них солдаты надевали bonnet de police — фуражную шапку, представлявшую собой нечто вроде пилотки со свисавшей сбоку лопастью, увенчанной кисточкой. Кюлоты и гетры заменялись мешковатыми холщовыми штанами, а в Старой гвардии пешие гренадеры и егеря вместо мундиров с вырезом спереди и нагрудными лацканами надевали однобортные мундиры, носимые при так называемой tenue de route — «дорожной форме».

Солдаты шли темпом pas ordinaire в семьдесят шесть шагов в минуту или же ускоренным pas accéléré — сто шагов в минуту. Обычный дневной переход составлял от пятнадцати до тридцати пяти километров, но если приходилось двигаться форсированным маршем, армия покрывала до пятидесяти пяти километров. Каждая часть, каждая лошадь и каждый воин имели четкий предписанный маршрут следования, снабжались указаниями, где останавливаться на ночлег, получать пищу и вставать на постой. По прибытии в пункт для устройства бивуака, ковочный кузнец части или другой унтер-офицер отправлялся к военному коменданту или commissaire des guerres (военному комиссару), где ему выдавали разрешительную записку. С ней он шел в ратушу, где получал полный список мест постоя для личного состава формирования, а также соответствующие предписания на выдачу фуража и провизии. Ордера передавались назначенным в обеспечение торговцам, которые снабжали часть всем полагающимся на вечер и на следующий день. Во Франции и в Германии система работала как часы – когда усталые воины добирались до обозначенного в их приказе места отдыха, все снабжение для них уже бывало готово ^{123}.

Тем не менее, неразберихи хватало – образовывались пробки из сгрудившихся лошадей, пушек и повозок всех типов и назначений, отставали отдельные солдаты и целые взводы, а более крупные формирования растягивались в ходе марша на несколько километров. Дополнительные заторы на дорогах создавали офицеры в личных каретах, спешившие скорее попасть в свои части, туда и сюда по трактам и проселочным путям сновали курьеры, мчавшиеся с депешами и донесениями во всех возможных направлениях. В особенности сложности возникали на переправах через Рейн – в Везеле, Кёльне, Бонне, Кобленце и Майнце.

Те, кто пока оставался в Париже, старались напоследок получить как можно больше удовольствия от непрекращающихся там празднеств и увеселений. Так, например, лейтенант Мари-Анри де Линьер из 1-го полка гвардейских пеших егерей, нашел приказ о выступлении, когда вернулся в казармы в четыре утра после бала. Парижские нотариусы не покладая рук трудились над оформлением завещаний, а некоторые увязывались за отправлявшимися на войну генералами и офицерами вместе с их женами и любовницами, желавшими подольше побыть со своими дорогими и близкими ^{124}.

Итальянский обсервационный корпус принца Евгения де Богарне перевалил через перевал Бреннер и спустился в долину Дуная, где его войска соединились с контингентом из Баварии. «Наш марш походил на великолепный слаженный променад», – отмечал суб-лейтенант полка Королевских велитов граф Чезаре де Ложье, выходец с острова Эльба. Лейтенант фон Меерхаймб пережил горечь и слезы прощания, оставляя родную Саксонию, но настроение его изменилось, как только войска начали продвижение. «С самого первого этапа все лица лучились всеобщей радостью, отличное настроение царило всюду в тянувшейся змеей колонне», – писал он. Их тепло встречали во время следования через Южную Германию, где происходило немало любовных приключений с местными женщинами и девушками ^{125}.

«У древних было одно величайшее преимущество перед нами, поскольку за их армиями не тянулась вторая армия из чинуш», – частенько жаловался Наполеон в разговорах ^{126}. Он не имел в виду гигантским образом разросшееся интендантство, преобразованное им для нужд той конкретной кампании.