Юный император - Всеволод Соловьев Страница 35

Нет, видно так оно надо, чтоб полюбила его Наталья Борисовна, чтоб положила в него всю свою душу. Когда-нибудь, может быть, несчастный и ненавидимый всеми, придет он к ней и тогда она ему покажет всю силу любви своей, спасет его от погибели, от отчаяния. А покуда, покуда пусть никто не знает, что творится в ее сердце, напрасно и ему-то шепнула она сегодня ласковое слово, не стерпела, вперед нужно быть осторожнее! Но, Боже, если б теперь как-нибудь, чем-нибудь можно было бы его удержать от всего, чем он позорит свою душу!.. Только разве есть у нее для этого сила, что она ему? Чай, с глаз она — ни разу не вспомнит про нее князь Иван Алексеевич!..

Утомленная такими тревожными, тяжелыми мыслями, заснула наконец молодая графиня. А на другой день с нею случилось то, чего она никак не ожидала. На всю жизнь сохранился этот день в ее памяти. Приехал к ним князь Иван Долгорукий, а дома никого не было, одна молодая графиня. Так ему и доложили слуги. Следовало ему уехать, но он непременно желал видеть Наталью Борисовну. «Да разве это возможно?! — подумала она. — Что говорить будут!» Но вдруг какая-то решимость овладела ею и она допустила к себе князя.

— Вот спасибо большое тебе, графинюшка, — сказал он, входя к ней, — так я и ждал, что велишь гнать меня. А ведь все же напрасно ты это сделала, напрасно меня впустила, ведь от меня, как от чумы, тебе нужно бегать; тебе и говорить-то со мною должно быть зазорно!.. Ужели взаправду не боишься ты принимать у себя Ивана Долгорукого?

Она подняла на него свои большие глаза, она увидела его грустное лицо, и больно сжалось ее сердце.

— Чего ж мне тебя бояться?! — тихо сказала она. — Пусть другие боятся, а я не боюся, я тебе верю. Я знаю, слышишь ли, знаю, что ты меня ничем не обидишь.

На грустном лице князя мелькнула светлая улыбка.

— Второй раз спасибо! — дрогнувшим голосом проговорил он. — Эти твои слова я никогда не забуду.

Он сел рядом с графиней.

«Вот он, — думала она, — давно ожидаемый случай, вот когда многое сказать можно, но хватит ли силы, как начать-то?..»

И она молчала в смущении.

— А ведь я за тем и ехал, графиня, чтоб только взглянуть на тебя и поговорить с тобою, отдохнуть немного. Никто до сих пор не был со мною так ласков, как ты, никто не показал мне такого участия, не знаю, чем заслужил я это, но мне так дорого твое участие, так дорого, как голодному нищему кусок хлеба!

— Странно мне все это слышать, — отвечала Наталья Борисовна, — ты ли говоришь это? Что, дома-то бранят тебя, так в каком дому разных ссор не бывает, а, кажись, не тебе на свою жизнь пенять: живешь ты во все удовольствие, только и знаешь, что веселишься, забавы себе разные устраиваешь.

— И ты тоже! — махнул рукой князь Иван. — Да пойми ты, Наталья Борисовна, что нет мне веселья в этих забавах, надоели они мне, давно надоели, одно и то же, ничего нового не придумаешь, одно и то же, а человеку мало этого, да и противно к тому же… все опротивело, тошна мне жизнь моя… Иной раз и страшно за себя становится, за свою душу, многим я грешен. Наталья Борисовна, разве не вижу, разве не понимаю, что так жить невозможно! Вот в последнее время и государь на меня сердится, что отставать начинаю от него, редко на охоты с ним выезжаю;«Тебе, — говорит, — со мною скучно; сказывают, что без меня себе новые веселья находишь». А клянусь тебе, как перед Богом истинным, Наталья Борисовна, не нахожу я себе новых веселий! Пусть говорят обо мне что хотят, мне все равно, только совсем не для затей разных остаюсь я, не езжу я с государем, потому не езжу, что тошно мне глядеть теперь на то, что там творится. Понял я, наконец, какой страшный грех взяли мы все на свою душу, полонили императора, приучили его ко всему недоброму. Эх, кабы знала ты, что там теперь делается, да нет, тебе нельзя и знать этого! Отец, скажу тебе, вчера на меня накинулся, все боятся, что я от них государя отлучаю, да где ж мне, если б и хотел, они там теперь сильнее меня становятся. Мне тошно глядеть на дела их, за это они и сердятся. Право, иной раз как думать начинаю, что нельзя так жизни продолжаться, так в ту пору хотел бы наложить на себя руки!

— Что ты, что ты, — быстро перебила его графиня, — побойся Бога, что ты говоришь! Я так радостно слушала тебя, а ты вдруг таким непутным кончил…

— Эх, Наталья Борисовна, ведь всего не выскажешь, а кабы знала ты, что со мной иной раз деется, так не изумилась бы моим черным мыслям. Верно, истину говорю, что позорная жизнь эта мне опротивела, а другое… ты не знаешь, не знаешь, как мало у меня силы, воли над собою. Я понимаю дурное, хочу бежать от него, а не бегу, в старых грехах своих погрязаю, и некому спасти меня.

Он печально замолчал и опустил голову.

Наталья Борисовна с восторгом его слушала. То, что еще вчера ночью казалось ей невозможным и далеким, то начинает сбываться: он пришел к ней измученный и несчастный, пришел и ждет от нее спасения. Вот он поднял опять голову и глядит на нее, все глядит, не отрывается. Какая нежность в его взгляде! Графине и отрадно, и страшно. Она не может вынести, не может смотреть на него, и смущенно, то краснея, то бледнея, от него отвертывается.

— Зачем ты так на меня смотришь! — в волнении шепчет она. — Мне страшно от твоего взгляда, я не знаю, что он значит…

— А! — поднялся князь Иван. — И ты меня испугалась, и тебе страшно!.. Что ж, уйди, уйди, не пристало тебе дольше быть со мною, непутный человек пришел в твой дом, уйди, тебе есть отчего меня бояться! Ну, гляжу я на тебя… и что ж, скажу тебе, почему так гляжу — гляжу так потому, что полюбил я тебя, Наталья Борисовна!

Она вздрогнула. Она хотела убежать, но осталась неподвижною. Ее голова кружилась.

— Да, я полюбил тебя, я… и должна быть позорна для тебя любовь моя! Кому только ни говорил я о любви своей, кому только ни лгал я, и точно так же смотрел на тех, кому лгал, и мне верили. И я обманывал, и не стыдно мне было от моих обманов, и не жалко мне было слез девичьих. Беги, беги, ведь и тебя обману так, и над твоими слезами посмеюсь я! Ну, что же ты не бежишь, беги!..

Но она не шевелилась.

— Что ты говоришь, опомнись, князь, — шептала она, — разве можно говорить это? Неужели и впрямь ты пришел надо мною издеваться и обижать меня, не могу этому верить!

— Нет, я не издеваться пришел над тобой, — снова заговорил он, — я сам не знаю, что со мною… Я не лгу, что полюбил тебя, я всю ночь глаз не смыкал, о тебе думал после твоих слов вчерашних, и теперь мне кажется, что если б раньше заприметил я тебя, если б раньше услышал твой голос, так многого бы не было. Мне кажется, что в тебе одной мое спасенье, и вот я пришел к тебе, как безумный, рассказать все это и молить тебя от меня не отворачиваться. Полюби меня, Наталья Борисовна, и спаси меня!..

Наталья встала перед ним и взглянула ему прямо в глаза. Лицо ее было бледно, но серьезно и спокойно.

— Князь Иван, — сказала она ровным голосом, — мне не след тебя слушать, а я слушаю; мне не след тебе верить, а я верю. Если б точно могла спасти я тебя, я спасла бы, но ты должен мне доказать, что нуждаешься в моей помощи и что я могу спасти тебя. Если точно я что-нибудь для тебя значу, если точно ты обо мне думаешь и не смотришь на меня так, как смотрел до сих пор на всех, так ты должен найти дорогу к моему сердцу. Обмануть меня нетрудно; у меня одна только ограда от твоего обмана: мое к тебе доверие… Слышишь ли ты?.. Я тебе верю!..