Пестрые истории - Иштван Рат-Вег Страница 35

- Ты, другой! Прыгай с башни!

Ни малейшего сомнения — бросился с многометровой высоты в бездну.

И тогда хозяин отчеканил:

— Скажите вашему господину, что у меня семьдесят тысяч верных людей, и каждый вот так слепо послушен. Это мой ответ. (Это, конечно, преувеличение, историки оценивали количество ассасинов в 40 тысяч человек.)

Другого примера такого слепого повиновения история не знает. Даже самый ярый фанатизм не воодушевлял своих энтузиастов на такое: если уж и жертвовать жизнью, так во имя великого дела. Много вымыслов и легенд вертелось вокруг Старца Горы; пожалуй, наиболее близок к действительности рассказ Марко Поло (передадим его, приспосабливая к восприятию нынешнего читателя).

В некую изумительно прекрасную долину можно было проникнуть через единственные ворота, ключ от которых хранился у наиболее доверенных людей Старца Горы. Сама долина представляла собой настоящий райский сад: апельсиновые рощи, финиковые пальмы, целый лес прочих экзотических фруктовых деревьев, сгибавшихся под тяжестью плодов, пряный аромат цветов — вобщем, все чудеса садоводства. Посреди небольшой дворец, украшенный разными шедеврами в восточном вкусе: золото, серебро, перламутр, шелка и бархат, мягкие ковры, пухлые диваны…

Кандидата в наемные убийцы усыпляли снотворным и, пока он спал, переносили в сад восторгов. Проснувшись, он видел вокруг себя улыбающиеся лица прелестных девушек, одна красивее другой. У воспитанных в слепой магометанской вере юношей не было никакого сомнения, что они находятся в настоящем райском саду, а девушки — это те самые гурии, которых пророк Мохаммад призвал для услаждения пребывания правоверных в раю.

Кандидат оставался там всего несколько дней, но это были дни беспрерывного восторга: пиры, вино, танцы и любовь. Затем ему снова подсыпали снотворного в питье и уносили, откуда принесли. С пробуждением его встречали не улыбки прекрасных гурий, а бородатые лица мулл, которые объясняли, что он и в самом деле побывал в раю, что это Старец Горы своей волшебной силой, с дозволения пророка совершил это чудо. И если он хочет в вечности испытывать блаженство, от которого ему было дано вкусить, то должен слепо исполнять приказы Старца. Тогда смерть его станет вратами в рай, и наградой — вечное наслаждение. Кандидат, конечно, верил всему — на его устах еще горели поцелуи страстных гурий…

С тех пор смерть становилась желанной — вожделенная награда за верность Старцу Горы.

Террор ассасинов продолжался до 1256 года. Монгольское нашествие смело сообщество подсылаемых убийц, да и самому Старцу Горы предоставило случай пройти через ворота смерти в вечный сад блаженства ^[26].

Фема — тайное судилище

Примерно в то же самое время, когда монголы послали последнего Старца Горы в объятия пророка, в немецкой Вестфалии разошлась весть о некоем тайном суде. Вокруг известного под названием «фема» судилища крутился целый рой ужасающих слухов; таковы россказни о «поцелуе Марии».

Кого фема приговорила, — так нашептывала молва, — спускали в подземелье, и там ему приходилось поцеловать статую Девы Марии. Это было сооружение из железа цилиндрической формы, с распахивающимися дверцами. Нажатием кнопки дверцы распахивались, и осужденному открывалось внутреннее пространство статуи, все утыканное заточенными гвоздями и острыми ножами. Вторым нажатием кнопки какой-то механизм вталкивал человека внутрь, дверцы захлопывались, гвозди и ножи вонзались в тело. Затем под жертвой открывался подпол, и тело сползало вниз через узкий люк, поверхность которого была утыкана острыми ножами и пиками, они буквально перемалывали тело на мелкие куски, падавшие в водный поток, протекавший внизу.

Немного странно, что верующие христиане сделали именно статую Девы Марии исполнительницей ужасающей смерти, — впрочем, в этом ни слова правды нет.

Скорее всего в основе этой легенды лежат сведения об орудии пыток, называвшемся «железная дева», оригинальный экземпляр которого до сих пор демонстрируют в нюрнбергской крепости. Когда и где его применяли — неизвестно, традиционно называют Нюрнберг и Венецию. То, что его применяли, — это наверняка, объятия железной девы вполне согласуются с жестокостью феодального уголовного права.

Правда о феме состоит в следующем.

В середине XIII века самосуд феодалов породил полное бесправие. О правосудии просто не могло быть и речи. Даже смысл слова «право» был исковеркан и обозначал кулачное право. Феодал делал все, что хотел, его нельзя было привлечь к ответственности, с феодальной вольницей не справлялся даже сам император.

Ситуация стала настолько невыносимой, что народное терпение наконец иссякло, и народ взял в свои руки право судить.

Был организован тайный трибунал, тайное судилище — фема. Оно было тайным, но собиралось на открытом месте, чаще на вершине холма, под развесистым деревом, ясным днем. О роли членов фемы можно судить по возлагаемым на них функциям, ибо буквальный перевод званий (с древнегерманского) не отражает смысла:

Fehme — само народное судилище;

Freigraf — вовсе не граф, а председатель судилища;

Freistuhl — творящие суд;

Schöffe — присяжные, судья.

Прочие участники процедуры Der Wissende — посвященные.

Посвященный, положив два пальца правой руки на меч Freigaf'а, клялся на цветистом языке древнегерманского права, что он будет защищать фему от всего, на что светит солнце, что мочит дождем, что есть меж небом и землей и что о приговоре суда обвиняемого тайно не упредит. Если клятву эту нарушит, пусть будет проклят, а фема будет вправе повесить его на семь футов выше обычного.

Каждый посвященный получал право заявлять на кого-либо. Обвиняемого вызывали в суд написанным на пергаменте, припечатанным семью печатями письмом. Вручение письма было обязанностью посвященного. Если обвиняемый отказывался принять письмо либо с ним невозможно было встретиться, то посвященный прибивал письмо к воротам и срезал с них три стружки, эти предки возвращаемой квитанции служили подтверждением, что поручение выполнено.

Если обвиняемый в суде не появлялся, выносили первый приговор, заочный — «за упрямство». Но прежде обвинителю следовало подтвердить достоверность своих слов, представив семь свидетелей.

Если обвиняемый все же на суд являлся, то следовала сцена в глазах современного человека до смешного гротескная, которая тогда воспринималась более чем серьезно. Вперед выступали так называемые присяжные сотоварищи, которые, смотря по тому, кто приводил их, обвиняющий или обвиняемый, приносили присягу в том, совершал или не совершал обвиняемый действия, которые содержались в обвинении. Если обвиняемый выставлял семь своих свидетелей, то обвиняющему надо было выставить против них четырнадцать. Обвиняемый мог и далее тянуть дело, а если он мог выставить двадцать присяжных сотоварищей, свидетельствующих в его пользу, то его отпускали с миром.