Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе Страница 35

Нойхофф на правах командира реквизировал мой «Мерседес» и отправил на нем Хиллеманнса, чтобы тот раздобыл хоть какие-то более определенные и достоверные сведения о создавшейся диспозиции. Сбросив оцепенение, мы с Дехорном поспешили впрыгнуть за ним в машину. Двигало нами при этом, конечно, отнюдь не только любопытство. Мы медленно ехали вдоль песчаной дороги и вскоре оставили далеко позади головную часть нашего батальона. Я чувствовал себя очень напряженно, но Крюгеру было приказано при появлении первых же признаков чего-то подозрительного немедленно и по возможности скрытно развернуться и жать на полном газу обратно. Автоматы мы, однако, держали наготове.

Солнце медленно опускалось в темневший слева от дороги лес, откуда мы и ожидали появления казаков. Неожиданно мы услышали где-то позади нас яростный огонь наших 10,5-сантиметровых гаубиц и разрывы вражеских снарядов. Создавалось не слишком приятное впечатление, что противник прорвал всю линию нашей обороны и уже находится в глубине наших позиций. Мы продолжили наше движение с удвоенной осторожностью. Вдруг за изгибом дороги, еще пока довольно далеко от нас, мы увидели на обочине какой-то автомобиль. Сбросив газ, мы стали крадучись приближаться и вскоре, к своему облегчению, распознали в нем немецкий кубельваген. Из уже почти непроглядного лесного мрака рядом с ним на дорогу с некоторой не вполне уместной вальяжностью вышел немецкий кавалерийский капитан и остановил нас поднятием руки.

— Дальше вам ехать нельзя, — предупредил он.

Хиллеманнс выскочил из машины, вскинул руку в приветствии и, вытянувшись по струнке, бойко доложил: «3-й батальон, Нойхофф, следуем к месту прорыва с приказом атаковать врага и восстановить главную линию обороны!»

Капитан кавалерии произвел рукой еще один неспешный жест, долженствовавший означать команду «Вольно», и Хиллеманнс, опустив руку от фуражки, продолжил: «Могу я просить герра риттмейстера предоставить мне какую-нибудь информацию по обстановке? Мы не знаем, ни где находятся русские, ни насколько глубоко они проникли на наши позиции».

Впервые я видел легендарного риттмейстера барона фон Бёзелагера столь близко! В последних лучах заходящего солнца сдержанно поблескивал Рыцарский Крест, которым его наградили за выдающуюся храбрость во Франции. Вообще, у этого немногословного человека было больше всего наград во всей дивизии, и простые солдаты уважали его даже больше, чем самого командира дивизии. Сейчас он стоял прямо перед нами — мускулистый, подтянутый, спокойный, уверенный в себе — и терпеливо выслушивал возбужденную трескотню Хиллеманнса.

— Мой эскадрон будет здесь с минуты на минуту. Доложите вашему командиру, что сразу же, как только я сам получу свежие разведданные, я не забуду поделиться ими и с ним. Разместите тем временем ваш батальон вон у той фермы, и я вскоре предложу вам оптимальный план наступления.

— Благодарю вас, герр риттмейстер! — браво отсалютовал Хиллеманнс и поспешил обратно к нашей машине.

Я с облегчением вздохнул по поводу того, что наша поездка в тревожную неизвестность вроде бы благополучно подошла к концу. Тем временем к фон Бёзелагеру подлетели галопом несколько всадников. Спешившись, они стали о чем-то говорить с ним.

— Видите вон того, что стоит слева от Бёзелагера? — почему-то негромко, почти шепотом обратился к нам Хиллеманнс, садясь в машину. — Это его старший брат. Сейчас он — глава всего их рода.

Сорок минут спустя батальон выдвинулся с фермерского подворья с приказом (по рекомендации Бёзелагера) атаковать врага с незащищенного фланга. Дехорн и я выждали десять минут, а затем двинулись следом вместе со штабом. Мюллеру было велено оставаться на подворье вместе с полевой кухней, резервом амуниции и взводом снабжения. Немного позже мы услышали рассказ о казачьем налете от командира одного артиллерийского подразделения, майора Крюгера. В общих чертах он выглядел так.

Ранним утром аванпосты сторожевого наблюдения 1-го батальона, расположенные примерно в пяти километрах перед главной линией обороны, были несказанно поражены появившимися перед ними невесть откуда примерно тысячей конных казаков. Поражены они были как в переносном, так и в прямом, физическом смысле: избежать ужасной участи каким-то чудом удалось лишь двоим из пятидесяти немецких солдат. Они потом и поведали из первых уст о том, что произошло с остальными их товарищами. Несметная орда всадников возникла вдруг как будто из ниоткуда, заполняя все пространство вокруг себя странными и пронзительными боевыми выкриками. Они сразу же принялись беспощадно разить немецких солдат своими ослепительно сверкавшими шашками, так и не дав большинству из них опомниться и успеть воспользоваться своим оружием. Многие из наших людей были разрублены их смертоносными саблями практически надвое, от головы до ног, остальные — обезглавлены.

Не слишком многочисленные солдаты, редко разбросанные в тот час по различным участкам главной линии обороны, еще не успели даже осознать всего ужаса того, что случилось с их товарищами на вынесенных вперед аванпостах, как казаки уже оказались прямо перед ними. За леденящим кровь «Ура-а! Ура-а! Ура-а!», раскатисто раздававшимся из тысячи вражеских глоток, сразу же последовал еще более ужасающий казачий налет. Лишь несколько немецких солдат поддались панике и кинулись бежать. Остальные же небольшие их группки отчаянно сражались до последнего — и все до одного были убиты. Вражеский прорыв охватил собой довольно широкий фронт главной линии обороны. В бой была брошена резервная рота 1-го батальона — но слишком поздно для того, чтобы успеть заткнуть собой проделанную врагом брешь. Казаки, воспользовавшись преимуществом неожиданности, достигнутым их стремительным налетом, увлекли бой за собой в глубину немецких линий и оказались в опасной близости со штабом Беккера. Саперная рота сражалась с казаками бок о бок со штабной ротой при поддержке отдельных расчетов, паливших по врагу прямой наводкой, но было совершенно очевидно, что все наши действия в сложившейся ситуации и беспорядочны, и не скоординированы друг с другом.

Кагенек вернулся с докладом о том, что атака нашего батальона оказалась успешной и что русские оказались теперь в положении, в котором очень рискуют быть окруженными со стороны нашего фланга и с тыла. Весь вечер до нас доносились отзвуки сильного ружейного и автоматного огня, а к десяти часам вечера стало известно о том, что Штольц достиг главной линии обороны 1-го батальона и отбил ее обратно. Наша 9-я рота уничтожила несколько групп русских пехотинцев и захватила значительное количество пленных. Конные казаки растворились в сумерках как призраки — просто каким-то непостижимым образом исчезли в безграничных просторах России, и все тут, точно так же, как и возникли из них утром. Большинство из них остались в живых, чтобы вступить с нами в ответную схватку на следующий день. Такой вот оказалась наша первая встреча с казаками, и нельзя не отметить, что для нас она стала чрезвычайно жестоким и даже, я бы сказал, каким-то зловещим боевым крещением.

Кавалерийский эскадрон фон Бёзелагера преследовал их с боями по территории России еще много километров, заставив на будущее остерегаться встречи с собой. Никто из его людей в тот вечер так и не вернулся, за исключением брата Бёзелагера, которого доставили назад с очень серьезным ранением брюшной полости. С имевшимся у меня оборудованием я не мог сделать для него абсолютно ничего, но немедленно отправил его на срочную операцию в тыловой госпиталь. Вскоре после прибытия туда он умер.