Цицианов - Владимир Лапин Страница 35

В Закавказье местные обычаи создавали широкий диапазон в отношениях крестьянства и феодальной знати — от тех, которые описаны выше, до полной деспотии, когда владетель делал со своими подданными все, что ему заблагорассудится. На территории Армении господствующий класс составляли мусульмане-феодалы, эксплуатировавшие земледельцев-христиан. До присоединения Азербайджана к России здесь существовало несколько категорий служилого населения, которые при всех различиях объединялись одним важным признаком: беки, агалары, маафы, намнаузы и военные нукеры в мусульманских провинциях были свободны от податей и повинностей (или имели значительные льготы) в обмен на военную службу. В мирное время они обеспечивали себе пропитание ремеслами, землепашеством, торговлей, службой в ханской дружине, разбоем, доходами от пожалованных ханами имений, а в большинстве случаев — комбинацией всего перечисленного ^[191]. Главным же стимулом их участия в походах являлась военная добыча.

Социальная организация Кавказа, так же как и этнополитическая карта, отличалась пестротой и неопределенностью (разумеется, в европейском понимании этого слова, когда права каждого сословия с большей или меньшей четкостью закреплялись в письменных законах и других нормативных актах). Это был регион, где торжествовал обычай, аккумулировавший в себе многовековую юридическую практику населявших его народов. Но этот опыт во многих случаях расходился с «видами правительства», которые должен был претворять в жизнь опять же главный представитель императора — Павел Дмитриевич Цицианов.

В России в начале XIX века всякое организованное насилие считалось абсолютной монополией государства. Но социокультурные реалии Кавказа, особенно северной его части, не позволяли положиться на государство как на защитника жизни и имущества. Это приходилось делать самим «обывателям», поскольку структуры, обеспечивавшие их безопасность (полиция тайная и явная, суды, жандармерия и т. д.), отсутствовали. Кровная месть являлась краеугольным камнем правовой системы. Поэтому каждый полноценный в социальном отношении мужчина должен был быть воином. Набег играл важную роль в социализации горского общества и потому не мог быть «отменен» чьим бы то ни было указом. Но именно набег, или, как его часто называли в официальных документах, «хищничество», с точки зрения российских властей был самым нетерпимым явлением. Борьба с ним объявлялась приоритетным направлением деятельности всех главнокомандующих. Однако за «обузданием», которое не могло быть иначе как силовым, вставал грозный силуэт нескончаемого конфликта, получившего впоследствии наименование Кавказской войны. Цицианов столкнулся с этим одним из первых и одним из первых осознал масштаб предстоящих задач.

* * *

В отечественной историографии история российско-кавказских отношений подается под «соусом» некой предопределенности, в виде некого постоянного поступательного движения, имевшего своим результатом накопление исключительно позитивного опыта. Но при внимательном рассмотрении картина выглядит не столь радужной. Для характеристики отношений между Грузинским царством и Россией лучше всего подходит модное ныне выражение «неоднозначные». Еще в 1586 году кахетинский царь Александр II предложил царю Федору Ивановичу подписать договор о союзе и подданстве. В титуле московских правителей появились слова «государь Иверские земли и Грузинских царей». Платой за такой важный, хотя и символический акт стали рейды русских отрядов в 1589—1591 годах во владения «шевкала» — шамхала Тарковского. Но это не спасло восточные уезды Кахетии от набегов, о чем грузинский царь пенял в своих посланиях. Тогда для исполнения союзнических обязанностей в 1594 году был организован крупномасштабный поход князя Андрея Ивановича Хворостинина, закончившийся катастрофой. Поначалу ничего не предвещало беды. Стрельцы и казаки легко взяли верх над местным ополчением, заняли город Тарки и стали ждать союзников-грузин, которые так и не явились. Однако дагестанцы не спешили заключать мир и заперли Хворостинина в его лагере, лишив возможности получать провиант и подкрепления. При попытке прорваться обратно в Россию русская рать потерпела сокрушительное поражение: «воеводы ж утекли не со многими людьми» ^[192]. Теперь настала пора выступать с обвинениями русской стороне: грузины не прислали обещанную помощь — царевича Юрия и своего свата «Крым-шевкала», который должен был стать новым правителем в Тарковском ханстве ^[193]. В 1602 году Александр II повторил свою просьбу о подданстве уже Борису Годунову, велись переговоры о скреплении союза династическими браками. Были получены согласие на женитьбу племянника главы грузинского престола на русской великой княжне и обещание выдать дочь Александра II за сына Бориса Годунова по достижении ее совершеннолетия. В 1605 году в знак выполнения договоренностей Москва послала в Дагестан воеводу Ивана Михайловича Бутурлина и Осипа Тимофеевича Плещеева. Вновь русские легко одолели противника в открытом бою, легко заняли важнейшие пункты — и вновь оказались в западне. Грузинская рать опять не явилась. На этот раз воеводы попытались найти компромисс: они выговорили возможность беспрепятственного ухода восвояси в обмен на клятвенное обещание впредь не появляться во владениях шамхала Тарковского. Однако на первом же привале отступающий отряд подвергся внезапной и безжалостной резне. Более семи тысяч ратников погибло или попало в плен. Это подорвало престиж России в регионе.

Изменили даже старые союзники ^[194]. Тем не менее в 1639 году царь Кахетии Теймураз признал верховное покровительство Москвы и получил очередные заверения в помощи, однако, когда в 1658 году приехал получать обещанное, остался ни с чем. В 1652 году царь Имеретинский Александр III присягнул царю Алексею Михайловичу и опять же получил обещание военной помощи, которое, впрочем, так и осталось обещанием.

Эти примеры рисуют портрет безответственной и даже коварной Московии, отказывающейся выполнять свои союзные обязательства. Но такой взгляд справедлив только при формальной оценке событий. Поведение грузинской стороны также нельзя назвать безукоризненным. Предложения владетелей Кахетии, Имеретии и Карталинии перейти в подданство и согласие державных обитателей Кремля взять их под свое крыло являлись исключительно символическими актами, формой политического давления на соседей и на внутреннюю оппозицию. Россия не располагала в XVI—XVII веках ресурсами для активных действий на Кавказе, для противостояния мощным мусульманским государствам — Турции и Персии. Какой урок извлекли дагестанцы из всех этих событий, догадаться нетрудно: враг силен, но побеждать его можно. Следует помнить, что у народов Кавказа существовала и существует прочная традиция устных преданий, в центре которых — боевые подвиги предков. Всякого рода неизбежные искажения (преувеличения) только усиливали значимость этих текстов.