Дуэль. Всемирная история - Ричард Хоптон Страница 35

Как ни знаменит описанный выше поединок, он не является дуэлью в современном смысле слова. В действительности он служит превосходным примером, показывающим разницу между средневековым понятием о судебном поединке и современной дуэлью. Бой Жарнака санкционировал король, к тому же протекала встреча при собрании публики и в присутствии самого государя. Генрих как бы заверил результаты, что стало окончательным приговором для сторон. Все предприятие больше походит на несостоявшийся поединок между Норфолком и Болингброком, разрешенный поначалу Ричардом II, чем на дуэли восемнадцатого столетия. Современная дуэль совсем иное дело — тайное, личное и незаконное.

Один историк пошел так далеко в предположениях, что даже выдвинул гипотезу, будто «дуэль» Жарнака ускорила процесс исчезновения судебного поединка и развитие современной личной дуэли. Неспособность или нежелание Генриха II, как гласит теория, воспользоваться авторитетом и стать «арбитром» в споре нобилей, закончившаяся смертью Ла Шатэньрэ, подорвали концепцию официального санкционированного судебного поединка и, по всей вероятности, в долгосрочной перспективе подтолкнули общество к принятию современной дуэли {176}.

Нет никакого сомнения, что природа дуэли изменилась именно во второй половине шестнадцатого столетия. К концу века о ритуале так называемого судебного поединка по большей части забыли. Больше государевы герольды не отправлялись в путь, чтобы доставить вызов, как не присутствовали теперь во время боя и королевские особы. В то Же самое время оформилась и роль секундантов: они тоже стали принимать участие в поединках {177}. Возникновение института секундантов есть не что иное, как естественный противовес изменившемуся характеру поединка, начавшему становиться все более тайным и противозаконным. Если двое сражаются на ристалище перед королем и на виду у сотен зрителей, возможность вести грязную игру невелика. Если же, однако, дуэлянты встречаются тайком на удаленной от чужих глаз полянке, потребность в поддержке с целью оградить себя от возможного жульничества очевидна.

Всеобщие беззаконие и насилие, охватившие Францию в те годы, находили отражение и в царившей при дворе атмосфере, особенно в правление короля Генриха III Валуа (1574–1589). В те времена двор «перестал быть местом, где плелись политические интриги, осуществлялись головокружительные маневры партий, при Генрихе III он стал рассадником мелких страстишек, где игроки предпочитали ножи в спину, шпаги в коридорах и шепотом произнесенные обвинения» {178}.

В 1586 г. Оливье де ла Марш опубликовал «Книгу дуэлей». На титульной странице читателя или даже читательницу ожидало напоминание, что он или она вот-вот приступят к чтению «Livre fort utile pour ce temps» («Наиболее полезной в сие время книги»), что и неудивительно.

Генрих III окружил себя группой молодых щеголей и самодовольных хлыщей, известных под прозвищем mignons — «миньоны» (то есть «милашки» или «любимчики». — Пер.). Они являлись завзятыми дуэлянтами, причем настолько увлеченными, что в январе 1578 г. Генриху пришлось издать указ, осуждавший шумные ссоры и дуэли, которые будоражили жизнь двора. Как видно, королевский указ никто особенно всерьез не принял, поскольку всего спустя два месяца шестеро mignons дрались на кровавой дуэли — трое против троих — у ворот Сент-Антуан. В качестве главных участников выступали Келюс и Антраге, а роль их секундантов исполняли Можирон и Ливаро в первом случае и Рибрак и Шомберг — во втором. Начали поединок главные участники, затем позиции друг перед другом заняли Можирон и Рибрак. Двое оставшихся секундантов, не желая отставать от других и быть пассивными наблюдателями, тоже включились в сражение. Разыгралась настоящая кровавая вакханалия. Немец Шомберг рассек Ливаро щеку, но был пронзен шпагой противника и умер; Можирон также пал в бою, а Рибрак был смертельно ранен. Тяжело раненный Келюс тоже не оправился — промаявшись в агонии месяц, и он отдал Богу душу {179}.

К концу столетия период страшных конвульсий, сотрясавших Францию, миновал: Генрих IV прекратил Религиозные войны и, после издания Нантского эдикта в 1598 г., принялся залечивать раны, нанесенные стране религиозной нетерпимостью и гонениями. Соперничающие фракции в государстве могли на какое-то время удовлетворять свою кровожадность на дуэлях, к тому времени прочно вошедших в повседневную жизнь дворян. Средневековые понятия о рыцарских деяниях полностью впитали в себя новые развившиеся среди нобилитета тенденции, подарившие ему средство для демонстрации личной доблести {180}. Правление Генриха IV стало свидетелем настоящего взрыва дуэльного энтузиазма, воплотившегося в беспрецедентное кровопускание.

* * *

По ту сторону Ла-Манша, в Англии, политическая ситуация в те же годы отличалась, можно сказать, в корне. Во второй половине шестнадцатого столетия в стране установился период стабильности и мира. Осторожность политических подходов королевы Елизаветы I, ее верный инстинкт правительницы большого, сильного, но раздираемого сходными противоречиями государства предотвратили сползание его в такой же хаос гражданских конфликтов, какие пришлось пережить в те десятилетия Франции. Религиозные распри, которые разрушили единство Французского королевства, расколов не только знать, но и народ, в Англии удалось пока что обуздать, хотя правительству и приходилось вести постоянный, но мало заметный для большинства непримиримый бой со священниками-иезуитами и папскими агентами. Угроза Англии, представляемая войсками Филиппа II в Нидерландах, по возможности сдерживалась до тех пор, пока разгром Великой Армады в 1588 г. не положил конец притязаниям Испании на гегемонию в регионе.

Как бы там ни было, хотя политические пертурбации, пропитавшие своим ядом Континент, не смогли перебраться через Ла-Манш, идеи, на которых основывались дуэльные кодексы, нашли благоприятный климат при дворе Елизаветы и вообще в высших эшелонах общества. Один памфлетист, писавший ближе к концу семнадцатого столетия, не испытывал никаких сомнений по поводу того, откуда в Англии возникла мода на дуэли.

Тем не менее, во времена Лиги и гражданских войн во Франции [Религиозных войн] неукротимая энергия этого народа пробудила в нем самом и ввела в обиход обычаи варварских схваток и хладнокровного убийства себе подобных, которые, как заразная болезнь, распространились и среди его соседей… {181}

Джентльмены ни в коем случае не испытывали недостатка в письменных руководствах относительно того, как вести себя и каким образом поступать в случае нанесения им оскорбления. Книги эти основывались на новых понятиях личной чести благородных господ. Произведения данной направленности по большей части оказывались переводами заграничных учебников (преимущественно с итальянского) или же работами доморощенных авторов, которые основывались на концепциях коллег с Континента. Так, «Книгу придворного» Бальдассаре Кастильоне перевели на английский уже в 1561 г., и она оказала заметное влияние на формирование поведения высокопоставленных английских господ того времени. Степень этого влияния легче всего оценить с помощью того факта, что сэр Филипп Сидни — воплощение придворного елизаветинского ренессанса, солдат и поэт, как утверждали некоторые, — всегда и всюду имел при себе карманный вариант книжки Кастильоне. На счету Сидни «наверное, самый знаменитый вызов, который знала елизаветинская Англия»: в 1579 г. он потребовал удовлетворения от эрла Оксфорда на теннисном корте {182}.