Дочь колдуньи - Кэтлин Кент Страница 35

— И с каждым разом, как я понимаю, песня становится все длиннее и длиннее, — сказала мать беззлобно. Но мужчины не улыбнулись, и она, пожав плечами, спросила: — Ну что еще?

— Ходят слухи, что ты занималась колдовством и накладывала заклятия. Я сам слышал, как Сэмюэль Престон рассказывал, что после того, как ты вернула ему в сентябре корову, она заболела и умерла. Он говорит, ты наложила на него проклятие, когда он отказался заплатить тебе за вымышленный ущерб, и пообещала, что корова долго не проживет. Так и вышло. Твой племянник Аллен раздувает историю об имущественном споре, который вышел у тебя с Бенджамином Абботом в марте прошлого года. Они с Ральфом Фарнумом утверждают, будто слышали, как ты наложила проклятие на Бенджамина, и вскоре после этого у него на ступне и в паху выросли волдыри, которые пришлось удалять доктору Прескотту.

Я взглянула на надгробные камни, торчащие из-под снега на церковном кладбище. Некоторые наклонились так близко к земле, что казалось, будто они слушают голоса мертвых. Я вспомнила, с каким увлечением Фиби рассказывала о споре между моей матерью и Бенджамином Абботом.

— А теперь, — продолжал он, — еще и Тимоти Свон подпевает. Говорит, будто его болезнь вызвана мятежными духами.

— Единственные мятежные духи, с которыми встречался Тимоти Свон, — это его собственная тень, да еще мой племянник, живущий в его доме.

Веселое настроение, с которым мать вначале слушала, сменилось беспокойством, и в ее голосе послышались колючие нотки.

Но Роберт не унимался:

— Это только цветочки, ягодки впереди. Женщины тоже чешут языками. Сюзанна Холт говорит, что ты заклинала ветер, чтобы он перенес огонь с ваших полей на их, а Мерси Уильямс без умолку болтает о том, как ты предсказываешь грозу и лечишь животных, — она теперь вроде городского глашатая, который предупреждает о приближении чумы.

Обернувшись, он позвал свою племянницу Элизабет, которая стояла поодаль у его коня и что-то говорила Ричарду приглушенным голосом, чтобы никто из посторонних не услышал. Оба старались не обращать внимания на насмешки Тома и Эндрю. Ричард не догнал еще в росте отца, но ему приходилось нагибаться, когда он разговаривал с пигалицей Элизабет. Она подошла и скромно встала впереди нашей повозки, сложив руки и опустив голову, как ее учили. Она была не то чтобы очень хороша собой, но чистенькая и аккуратненькая — белобрысая, бледненькая, со светло-голубыми глазами, которые казались почти бесцветными.

— Элизабет, расскажи-ка хозяйке Кэрриер, что ты слышала от других женщин. — Когда она замешкалась, он подбодрил ее: — Не бойся. Говори.

Дыхание девушки участилось, когда она нашла глазами группу женщин, которые не спешили расходиться и о чем-то разговаривали. Среди них была и Мерси Уильямс. Из-под скромного темно-серого плаща нельзя было разглядеть алую нижнюю юбку. Элизабет прошептала едва слышно, почти не шевеля губами:

— Я слышала, как Мерси Уильямс и Фиби Чандлер рассказывали Мэри Лейси и другим женщинам, что хозяйка Кэрриер занимается ворожбой против них и что по ночам она ходит на пруд Бланчарда, где встречается с другими ведьмами.

— Тут есть одна загвоздка. Как я могу добраться туда и вернуться обратно за одну ночь? — спросила мать, опершись рукой в бок.

— Они говорят, вы туда летаете, хозяйка. Верхом на длинной палке.

Второй раз за то утро раздался громкий смех, который привлек к себе всеобщее внимание. Головы прихожан придвинулись ближе, а руки прикрыли рты, чтобы заглушить голоса. Группы мужчин и женщин поспешили отодвинуться от нас подальше, словно от выгребной ямы. Элизабет тоже отшатнулась, ей явно хотелось сбежать и присоединиться к остальным. Ее взгляд искал кого-нибудь, к кому можно было бы подойти. Наши глаза встретились, и она не сразу отвела свои. У меня перехватило дыхание, ибо я поняла, что она кое-что слышала и про меня. Ужас, который объял меня по пути на ферму Сэмюэля Престона, вернулся и сковал мне шею. Он застрял и застыл там, как насекомое, попавшее внутрь янтарной бусинки.

Кивнув через плечо в сторону прихожан, все еще стоявших перед молитвенным домом, мать сказала:

— И что мне делать с подобной чепухой? Какой ответ я могу дать людям, которые настолько глупы, что верят, будто земной человек, а вовсе не ангел с крыльями может летать на палке среди ночи на пруд Бланчарда?

Роберт придвинулся к повозке и положил руку на колесо, а когда он посмотрел ей в лицо, я увидела, что он испытывает к ней чувство гораздо более сильное, чем простое беспокойство за соседку.

— Наступили трудные времена, Марта. Эпидемия оспы еще не закончилась, и индейцы нападают на деревни всего в двух днях пути отсюда. Люди напуганы, а страх делает нас всех дураками. Лучшим ответом будет спокойствие и… — он сделал паузу и крепче схватился за колесо, — что самое главное, сдержанность.

Она взглянула на него, и на ее губах появилась едва заметная улыбка. Потом перевела взгляд на отца. Тот по-прежнему стоял с опущенной головой, надвинув шляпу на лоб. Она выдохнула, кивнула в сторону дома и повторила: «Сдержанность». Но я-то знала, что она выбросит из головы весь этот разговор с такой же легкостью, с какой выбросила бы рассказы о подводных чудовищах вернувшегося с моря китобоя. Мать похлопала меня по плечу, чтобы я передала ей Ханну. Отдав сестренку, я перебралась назад и уселась между Томом и Эндрю. Когда отец устроился на месте возницы, мать сказала Роберту на прощание:

— Слышала, ты ухаживаешь за вдовой Фрай. Надеюсь, скоро пригласишь на свадьбу, а не то люди начнут судачить и о тебе тоже.

Он ничего не ответил, а только помахал рукой, когда мы тронулись в путь по снегу. Я взглянула на мать и поняла, что слова Роберта не произвели на нее большого впечатления, и мне стало не так страшно. Понять, что чувствовал отец, по его лицу было сложнее. Он не улыбался, но и не хмурился. Кожа на скулах то натягивалась, то расслаблялась. Я обернулась и помахала Элизабет, но она не ответила.

Мы не успели проехать полпути по Бостонскому тракту, как наша лошадь захромала, и всем, кроме меня, Тома и Ханны, пришлось сойти и добираться до дому пешком. Том тоже пошел бы пешком, если бы не боль в груди от сильного мороза. Он лежал бледный, положив голову мне на колени, и ловил ртом воздух. Почуяв неладное, я не переставала его донимать, пока он не сдался и не рассказал о кровавой расправе в Йорке, о которой слышал от старших мальчиков. Он рассказал о снятых скальпах, отрубленных ногах и руках, о тех, кого взяли в плен абенаки, а потом продали наррагансеттам, и мы незаметно добрались до дома. Дом встретил нас приятным теплом очага, и я с радостью оставила за порогом историю о кровавой резне.

Старая пословица гласит: «Дни длиннее — мороз крепче». Однако в первые дни марта полуденное солнце грело так сильно, что лед и снег начали таять и побежали ручейки. Мы с нетерпением ждали, когда отец скажет, что пора брать ведра и отправляться на луг Биллерики за кленовым соком. Когда пришло время, мы надели плащи, обмотались шалями, набили ботинки соломой, так как земля в тех местах, где пролегали тени, была по-прежнему мерзлой, и гуськом отправились за ним в лес. Шли по старшинству и росту: впереди отец, за ним Ричард и Эндрю, потом Том и я. Мы были похожи на детей в темном лесу, возвращавшихся после детского крестового похода из земли Турка и вооруженных только палочкой с желобком для добычи кленового сока, крюком и небольшим жестяным ведерком.