Кавказская война. В 5 томах. Том 2. Ермоловское время - Василий Потто Страница 34

Этот случай приобрел Чернову больше влияния над умами чеченцев, но в то же время и усилил их ненависть. Страх перед ним был так велик, что он свободно разъезжал по Чечне в сопровождении только одного, такого же отпетого, как сам, казака-вестового. Чеченцы, видевшие в нем что-то сверхъестественное, считали его ведуном, знавшимся с нечистой силой, и не только боялись его тронуть, но даже избегали с ним встречи.

До какой степени была сильна, однако, их ненависть – свидетельствует месть, обошедшая его самого, но обрушившаяся, после его смерти, на брата его, казака Тихона. Чеченцы подстерегали этого последнего целых семнадцать лет и уже в 1842 году убили старика на работе, в садах Калиновской станицы, а сына его, внука Чернова, взяли в плен и подвергли жестоким истязаниям, объясняя ему, что мстят за деда, бывшего у них когда-то приставом.

Заболел и умер Чернов внезапно, в самом начале 1825 года. Богатыря, скованного как бы из железа, сломила скоротечная простудная чахотка, полученная им, вероятно, во время одной из отважных поездок по Чечне. Смерть его была большой потерей для русских. Наступали тогда смутные времена, в которых могли бы сослужить добрую службу его опытность и короткое знание чеченцев. При всем раздражении, которое поселяли среди необузданных азиатов строгие и, быть может, не всегда справедливые действия людей, подобных Чернову, они, эти люди, при существовавшей тогда русской системе – с одной стороны, и при постоянном лукавом вероломстве чеченцев – с другой, были необходимы. Они составляли прямой противовес таким же беззаветно отважным, энергичным людям, как они сами, существовавшим и во вражеской земле, типичным представителем которых был Бей-Булат. Умирая, Чернов, недаром бывший правой рукой Грекова, в своем лице лишал русских столь необходимого на время поднимавшего голову мятежа грозного противника хищному чеченскому наезднику, которому с тем вместе открывалась возможность большей свободы действий.

Бей-Булат представлял собою тип, отличительные черты которого имели много общего с Черновым; только среда, воспитавшая его, была другая. Это был один из искуснейших и храбрейших предводителей чеченских шаек.

Так как у чеченцев нет высших сословий, как у кумыков или кабардинцев, и все они равны между собою, то правом всеобщего уважения пользуются у них только отличнейшие разбойники и воры. Эти люди приобретают скоро народное доверие и, подобно князьям в Кабарде, всегда могут собирать под свое предводительство значительные партии хищников. Таков именно был Бей-Булат, уже самой природой отличенный от других,– среднего роста, плотный, широкоплечий, с резкими, энергичными движениями и с хитрыми, налитыми кровью глазами, которые прятались под тучей густых нависших черных бровей. Родина его была Гельдиген, и там он имел свои хутора, нажитые долговременным разбойным промыслом около русских дорог и станиц. Этот человек постоянно был главной пружиной всех возмущений и убийств в Чечне.

Прежние главнокомандующие обходились с Бей-Булатом почтительно; они дарили его пешкешами и ласкали, удерживая тем от открытых разбоев. Хотя Ермолов и был полным противником системы подарков, имевших вид некоторой дани, вносимой за временное спокойствие, однако же и он не мог не видеть в Бей-Булате, по его значению среди чеченцев, такую силу, с которой надо было считаться. Он объявил желание видеть у себя знаменитого разбойника—и они свиделись. Обласканный и одаренный Бей-Булат дал слово прекратить разбои, был зачислен в русскую службу поручиком и получил позволение спокойно жить у себя на родине.

Со времени возведения Грозной Бей-Булат исчез из сферы наблюдения русских властей. Говорили, что он в числе недовольных укрылся в горы; известно было также, что он принялся опять за свое любимое ремесло и разбойничал по Моздокской дороге. Напрасно Ермолов настойчиво требовал головы изменника, напрасно Греков употреблял все меры выманить его из берлоги, подсылал к нему наемных убийц, пускал в ход яд, порох – Бей-Булат, как хитрый зверь, был всегда настороже.

Однажды Греков подговорил двух чеченцев отправиться в горы и обещал большую плату тому, кто привезет к нему голову Бей-Булата. В случае неудачи убийцы должны были бросить через трубу в его саклю мешок с порохом и взорвать ее вместе с ним и его семьей. И вот раз, в темный вечер, кто-то тихонько постучался в саклю Бей-Булата. Бей-Булат отозвался. “Выйди,– сказал ему незнакомый голос,– мы из Гельдигена, пришли сообщить тебе важную новость”. Но Бей-Булат был слишком опытный разбойник, чтобы поддаться на такую нехитрую уловку. Он подошел к двери и старался сквозь, маленькую щель рассмотреть лица пришедших, но те были закутаны башлыками. На дворе было темно и поздно; в соседних саклях кое-где еще мелькали огоньки, но на улице не видно было ни души. Бей-Булат тихо отошел от двери и выслал своего племянника. Чеченцы между тем притаились за дверьми, и едва юноша переступил за порог, как, принятый в темноте за Бей-Булата, был поражен двумя кинжалами. На крик его из сакли, как бешеный выскочил сам Бей-Булат, ударом шашки положил одного чеченца на месте, а другой был схвачен сбежавшимся народом и на допросе, под мучительной пыткой сознался, что подослан Грековым. Его посадили в яму, обрекши на голодную смерть. Чтобы спасти себе жизнь, несчастный, томимый голодом, вынужден был наконец дать клятву отправиться в Грозную и убить самого ненавистного Грекова. В залог же, что клятва будет исполнена, он вызвал сына и оставил его аманатом. Отпуская чеченца, Бей-Булат сказал ему: “Жизнь твоего сына теперь в моих руках; помни, ты можешь выкупить ее только головою Грекова, но если это не удастся, привези мне в такой-то срок триста рублей серебряными монетами, иначе твой сын умрет”.

Назначая последнее условие, Бей-Булат отлично знал, что его пленник беден и не в состоянии добыть такой крупной для него суммы. Но на этот раз он ошибся. Чеченец отправился прямо к Грекову. Когда его впустили в комнату, он объявил генералу, что с ними случилось несчастье: товарищ его убит, а сам он был схвачен Бей-Булатом и должен был взамен себя оставить сына, за которого требуют выкуп в триста рублей серебром. Греков окинул его проницательным взглядом. “Я вижу по твоим глазам,– сказал он ему,– что ты не все говоришь: тебе велено убить меня”. Чеченец изменился в лице и, упав на колени, признался, что за жизнь своего сына он обещал Бей-Булату или выкуп, или голову Грекова. Греков дал ему триста рублей, и чеченец, выкупив сына, остался навсегда верным слугой генерала.

Случай этот, однако же, убедил Бей-Булата в необходимости искать хотя бы наружного примирения с русскими. Он понимал, что Греков не оставит его в покое и рано или поздно доберется по его головы, что наемных убийц в Чечне разыскать было не трудно, но не все же убийцы будут так неловки, как первые. Под этим впечатлением он обратился с письмом к одному из кумыкских князей, Мусе Хасаеву, с которым когда-то водил хлеб-соль и ходил в наезды, прося его быть посредником между ним и Грековым. Муса посоветовал ему отправиться прямо к Ермолову, бывшему тогда в Дагестане. Бей-Булат поехал. Его смирение и раскаяние казались на этот раз так искренни, что обманули даже проницательность самого Ермолова. Если бы он мог предвидеть кровавые события 1825 года, то конечно приказал бы повесить Бей-Булата на первом попавшемся дереве! Но Бей-Булат явился к нему с пальмовой ветвью мира и с заманчивым предложением употребить свое влияние, чтобы подчинить русской власти все непокоренное чеченское население. Ермолов объявил ему забвение всех старых счетов и, отправляя его в Грозную, просил Грекова обходиться с ним ласково.