Мишель Фуко - Дидье Эрибон Страница 34
Мишель Фуко - Дидье Эрибон читать онлайн бесплатно
Для Мишеля Фуко пребывание в Упсале связано прежде всего с работой над диссертацией. Именно в Упсале он пишет «Историю безумия». Как свидетельствуют многие из его друзей, в 1958 году, уезжая оттуда, он увозит почти законченную рукопись. «Психическая болезнь и личность» должна была, согласно замыслу Фуко, представить понятие безумие в свете достижений современной психиатрической мысли, а также содержать критику медицинских и психологических теорий в свете марксизма, окрашенного влиянием Бинсвангера.
Как мы уже знаем, Фуко работал в психиатрических больницах. Врачи навели его на мысль написать историю психиатрии, однако его занимали не столько психиатры, сколько их пациенты, а точнее, отношения между больными и врачами, иначе говоря, отношения между разумом и тем, к чему он взывает: безумием. И потом, был еще заказ от Колетт Дюамель. Итак, все было подготовлено для того, чтобы его взгляд обратился к сокровищу, хранившемуся в большой упсальской библиотеке Каролина Редивива. Это было самое настоящее сокровище! Судите сами: в 1950 году некий коллекционер, доктор Эрик Валлер, отдал в библиотеку коллекцию, которую создавал многие годы. Собрание охватывало четыре века: с XVI по начало XX. Тысячи документов: письма, рукописи, редкие издания, колдовские книги… И, главное, внушительный корпус текстов, посвященных истории медицины. Почти все издания, вышедшие до 1800 года и большинство появившихся позже. Каталог этой «Bibliotheca Walleriana» был опубликован в 1955 году — крайне своевременно! Фуко, наткнувшись на архив, понял, что это кладезь, и принялся методично его исследовать, обогащая диссертацию, над которой работал. Каждый день в десять часов он отправляется в библиотеку, где проводит час с кем-то из секретарей: Жан-Кристофом или Дани, затем сидит в библиотеке один до трех или четырех часов дня. Он исписывает страницу за страницей. И продолжает писать вечером, под музыку. Ни одного вечера не проходило без «Гольберг-вариаций» Баха. Музыка для Фуко — это Бах или Моцарт. Он пишет, переделывает, переписывает начисто, снова исправляет: слева стопка для переделки, справа — растущая гора беловых листов. Книга приобретает форму, и Фуко подумывает о том, чтобы защитить диссертацию в Швеции.
Он надеется, что в Швеции найдет больше понимания, чем в академических кругах Франции. В библиотеке он встретился с профессором кафедры истории идей и наук Линдротом. Это заметная в Упсальском университете личность. У двух постоянных читателей общие интересы: Стирн Линдрот изучал историю медицины и философии эпохи Ренессанса, наследие Парацельса. Они разговорились, и Линдрот пригласил Фуко на ужин. Фуко обращается к профессору с просьбой прочесть фрагменты его работы и приносит отдельные главы — увесистую рукопись, написанную от руки на тонкой бумаге.
Увы! Профессор Линдрот — убежденный позитивист, не испытывающий любви к грандиозным умозрительным построениям. Он искренне напуган стилем и содержанием вверенных ему листов. Для него текст Фуко — не более чем мудреная беллетристика, и он абсолютно убежден, что труд, главы из которого он прочел, не может быть представлен как диссертация. О своем мнении он сообщает Фуко в письме, крайне нелицеприятном. Фуко пытается разъяснить, в чем суть теории. Все напрасно. Исправить впечатление невозможно. Вот что пишет Фуко в письме от 10 августа 1957 года:
«Я крайне благодарен Вам за Ваше письмо, которое помогло мне увидеть недостатки моей работы. Скажу сразу: первой моей ошибкой было то, что я не сумел объяснить Вам, что речь идет не о „фрагментах книги“, а только о черновом варианте, о первой редакции, — все это будет еще переделываться. Не стану оспаривать, мой стиль отвратителен (я знаю за собой неспособность изъясняться внятно). Конечно же я надеюсь вытравить все „замысловатые“ выражения, оставшиеся незамеченными мной. Я дал Вам на прочтение свой опус, пусть даже с погрешностями стиля, чтобы узнать Ваше мнение, очень важное для меня, о качестве содержащейся в нем информации и об основных идеях. Очевидно, что именно последний пункт является камнем преткновения. И тут я опять совершил ошибку: я не объяснил, что суть проекта не в том, чтобы написать историю развития науки психиатрии. Речь идет скорее об истории социального, морального и мифологического контекстов, в которых психиатрия развивалась. Мне кажется, что, вплоть до XIX века, если не сказать вплоть до наших дней, не существовало объективного знания о сумасшествии, которое заменялось термином „безумие“ — и описывалось как результат некоторого опыта (морального, социального и т. д.). С этим связан и подход к проблеме, не очень объективный, не очень научный и не очень историчный. Но, возможно, вся идея в целом абсурдна и ее воплощение заранее обречено на провал.
Наконец, третья моя ошибка состояла в том, что я написал страницы, посвященные медицинским теориям, оставив область „институтов“, которая могла бы помочь мне изъясняться определеннее и в других частях текста, непроясненной. Если позволите, я покажу Вам то, что мне удалось написать об институтах во время каникул. Тут мы имеем дело с тем, что гораздо легче определить и что создает социальные условия для рождения психиатрии…»
Недоумение профессора так и не было рассеяно, и Фуко не стал защищать диссертацию в Упсале. По правде говоря, он тонул в материале, и ему было крайне трудно нащупать структуру книги. Дюмезиль, следивший за его работой и постоянно справлявшийся о том, как она продвигалась, читавший и комментировавший написанные страницы, не советовал Фуко защищать диссертацию в Швеции. «Опубликуй это во Франции», — говорил он.
Он, как никто другой, знал осторожность шведов. Профессор Хассельрот также был прав, когда говорил Фуко о своих коллегах: «Вы никогда не заставите их проглотить это». По мнению Жан-Кристофа Оберга, Фуко никогда не рассматривал всерьез возможность защищать диссертацию в Швеции. Жан-Франсуа Микель, напротив, полагает, что Фуко расстроила реакция Линдрота, и в этом следует видеть одну из главных причин его отъезда. Как бы там ни было, очевидно, что шведы остались равнодушны к нарождающимся идеям Фуко.
Недавно в Швеции развернулась полемика, в которой больше всего досталось несчастному профессору Линдроту. Как мог он проглядеть признаки гениальности? Возможно, традиция истории науки, которую он представлял, не позволила этому германскому профессору с его сдержанным отношением к «литературе» определить значение книги, которую он получил на отзыв. Одни участники полемики изрыгали в его адрес проклятия, другие во всем винили обстоятельства. Но факт остается фактом: прошло несколько лет, прежде чем Фуко защитил диссертацию. Когда в 1958 году он покидал страну, которую нашел не слишком гостеприимной, работа, по сути, была уже закончена. Во всяком случае, все материалы были собраны, но предстояло еще немало потрудиться над редактурой и структурой текста.
Возможно, в Упсале были написаны и страницы другой книги. В нескольких километрах от городка находится дом Карла Линнея — деревянный, затерянный среди прекраснейших пейзажей. Фуко часто тащит всю компанию в паломничество к этому святому для историков науки месту. Глава книги «Слова и вещи», посвященная Линнею, вероятно, является результатом этих долгих изнурительных походов.
Фуко представлялись и другие случаи продемонстрировать свой интерес к науке. Упсальский университет дал, по крайней мере, двух нобелевских лауреатов 1926 и 1948 годов: биохимика Теодора Сведберга и его ученика Арне Тизелиуса. Фуко подружился с ними, и Сведберг показал ему третий подземный этаж упсальского экспериментального центра и в течение недели объяснял ему устройство циклотрона. По словам Жан-Франсуа Микеля, Фуко сетовал:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии