Монсегюр и загадка катаров - Жан Маркаль Страница 34

Но столь же действенное влияние маздеизм оказал и на Юго-Восточную Европу, особенно на греков. Это была эпоха, когда в Греции в религиозные обычаи и даже в менталитет стал проникать образ бога фракийского происхождения, но уже наполовину эллинизированного — Диониса. Последователи дионисийского культа, самыми выдающимися из которых были жрецы и бродячие проповедники орфических сект, ходили по греческому миру и утверждали, что зло неотъемлемо от плотского тела человека и что тело — это тюрьма для души, вечной странницы, попавшей в ловушку — в ту юдоль слез, которой является внешний мир. Значит, единственный способ избежать этой беды и не попасть в ловушки Зла — подготовить избавление для этой души, практикуя аскезу и проводя мистерии. Непосредственно из этих проповедей возник орфизм одновременно с инициационной легендой об Орфее, который сам был уроженцем Фракии — страны, где позже появятся еретики, известные под названием богомилов, которые станут прямыми предшественниками катаров.

Это не говоря уже о том, что греческая философия не избежала влияния маздеистской мысли. Пифагор, был он учеником Зороастра или не был, высказывает ту же концепцию о теле как «тюрьме души» и предается рассуждениям, близким к рассуждениям магов. Платон, хорошо знавший, что происходит в Персии и Северной Индии, излагал миф о заблудившейся душе, спустившуюся из царства Духа, из таинственной, но светлой области Высших сущностей и мечтающую только вернуться туда, откуда она пришла. В эллинистическом мире, вскоре попавшем под власть Рима, это становится общим местом: мир болен, он подчинен злым силам, материя — низшее творение, но душа имеет божественную сущность, принадлежащую иному миру, который благ. Превратившись из самой изощренной онтологии в реалистическую философию, представление о главнейшем конфликте двух определяющих начал мира стало дуалистической доктриной в буквальном смысле, позволившей честным людям найти смысл в жизни. Но объяснения, как это произошло, найти не удается. Какими бы интеллектуальными они ни были, маздеистские подходы, применяясь ко времени и к интересам людей, стали набором практических советов, как возродиться через посредство литургии, аскезы и лишений, чего у Зороастра нет.

Этот дуализм обнаруживается в религиозной системе, которая к концу периода античности приобрела большую популярность и распространилась в Западной Европе, разнесенная в основном легионерами восточного происхождения, — в культе Митры. В первые времена христианства культ Митры был столь влиятелен, что едва не вытеснил христианский культ. Между евангельским учением и учением почитателей Митры на самом деле имелся определенный параллелизм, и их основные принципы были почти идентичны.

Митра позаимствовал свое имя из первичной индийской, арийской теогонии. Известно, например, что структура архаичного индоевропейского общества выстраивалась вокруг божественной пары, образованной богами Митрой и Варуной: второй представлял духовную и магическую власть, первый — светскую, военную и судебную. Это соответствует идеальному образу социальной структуры, представленному в кельтском мире парой друид — царь и спроецированному на мир богов в качестве чего-то вроде архетипической модели. Нечто общее с этой мифологической парой имеет Янус, бог латинян, бог с двумя лицами, но в то же время бог начал.

Но не из этого можно заключить, что митраизм включает элементы дуализма. Между Митрой и Варуной никогда не было антагонизма или борьбы: это два лица одной и той же реальности, и идеи Добра и Зла тут ни при чем. Митра и Варуна просто используют разные средства для достижения одной цели. Впрочем, малоазиатский Митра уже имеет мало общего с индийским богом: он гораздо ближе к Дионису или Орфею, гораздо ближе к Ахурамазде, а также к Иисусу Христу.

На самом деле культ Митры символизирует физическое и психическое возрождение через посредство энергии крови, проливаемой во время ритуального жертвоприношения Быка, потом — через посредство солнечной энергии, которая представляет собой высший видимый Свет, и, наконец, тонкой и неопределимой божественной энергии. Это возрождение предполагает, что был упадок, вырождение; действительно, существа суть пленники нечистой или несовершенной материи, и долг людей — способствовать совершенствованию всего, что существует. Таким образом, вернуть равновесие миру, в котором нарушено равновесие и который стал жертвой физического и нравственного страдания, может постоянная борьба Сынов Света с силами Мрака. Верующий призван всеми средствами бороться с этими силами Мрака, то есть со Злом, чтобы восторжествовали истина, духовная чистота, самопожертвование и великое всемирное братство существ и вещей.

Следовательно, Митра выглядит легендарной фигурой, которая становится абсолютной моделью человеческого действия. Он — распространитель жизненной энергии, повелитель армий, гарант чистоты дня. Он — Sol invictus, то есть Непобедимое солнце, тот, кто умирает каждый вечер и воскресает каждое утро. Он находится у истока всего живущего и также играет роль демиурга. Его изображают в виде героя — который вскоре станет героем солярным, или культурным, — который зарезает быка: тот символизирует первое живое существо, а из разлившейся крови быка рождаются растения и животные. Иногда Митра приобретает гераклейский облик — человека со львиной мордой, чье тело обвито змеей, которая символизирует непрерывное возрождение. Говорили, что он родился из скалы 25 декабря, в день, когда после зимнего солнцестояния уже несколько дней праздновали возрождение солнца. Сразу понятно, почему христиане после долгих колебаний назначили дату рождения Иисуса на 25 декабря и заявили, что родился он в пещере. Митра — сын Матери-Земли, как и все живые существа; значит, имея ту же природу, что и они, он легко может увлечь их за собой для того, чтобы отвоевать Свет. Но митраизм почти ничего не говорит о силах, препятствующих этому отвоеванию; понятно, что это прежде всего нечто, держащее человека в плену завзятого эгоизма, отчего он остается слепым, то есть лишенным Света. Можно отметить, что митраизм, в отличие от маздеизма, не ставит проблемы дуализма в онтологическом плане, а только в плане материальном и психологическом, что приводит к созданию довольно суровой системы моральных предписаний. Но это безусловно дуализм, который также разрешается победой Света над Тьмой.

Существовала также вариация маздеизма, развивавшаяся одновременно с митраизмом, — зерванизм, названный по персидскому имени греческого Крона, по имени бога Зервана. В зерванизме можно видеть результат эволюции раннего маздеизма, если бы тот не испытал влияния Зороастра. Во всяком случае, это попытка разрешить проблему двойственности, которая в зороастрийском мышлении не всегда очень отчетлива из-за безусловного признания превосходства Ахурамазды.

По зерванистским представлениям, Ахурамазда и Ахриман равны, по крайней мере изначально. Один из них — начало Добра и Света, другой — Зла и Тьмы. Оба этих божественных персонажа пребывают в постоянном конфликте, почему в мире и нет покоя. Но Ахурамазда и Ахриман — не верховные боги: это эманации высшего начала, Зервана, что на зендском языке означает «время», точнее — Зерван Аканара, «Бесконечное время». Между персидским Зерваном и греческим Кроном есть определенное сходство: они оба — боги-творцы и пожиратели. Но случай Зервана интересен в том отношении, что он порождает оба начала, Добра и Зла. Таким образом, он содержит в себе то и другое: Зерван — бог Добра и (или) Зла, все зависит от выбора, который делаешь, обращаясь к нему. Проблема дуализма здесь разрешается гармоническим синтезом обоих антагонистических начал.