Советский кишлак. Между колониализмом и модернизацией - Сергей Абашин Страница 34

Часа через три к месту боя из Коканда прибыл кавалерийский дивизион. Дивизион окружил и нанес поражение банде Рахманкула.

Обугленные трупы героев-синицинцев нашли в сгоревшей кибитке. Останки Синицина, бережно уложенные в наспех сколоченный гроб, доставили в Коканд. С воинскими почестями, под артиллерийский салют, похоронили в Кокандском парке героя Гражданской войны — комбрига Василия Алексеевича Синицина, и рядом с ним похоронили его боевых друзей.

Это весьма красочное описание одного из эпизодов борьбы с антисоветским сопротивлением в Средней Азии в 1918–1923 годах, известным как басмаческое движение, я нашел в рассказе Сергея Калмыкова «Комбриг Синицин», который был опубликован в 1963 году в сборнике «За Советский Туркестан» [213]. Автор — участник этой борьбы, член Особого отдела (специальный орган в войсках, подчинявшийся ВЧК) дивизии, в будущем работник НКВД Узбекской ССР — анонсировал свой рассказ («волнующий очерк старого чекиста», по характеристике в предисловии к книге) как воспоминание.

В 1950—1970-е годы жанр таких воспоминаний стал необычайно популярным и даже потеснил академические исторические исследования. В это же время рос весьма своеобразный интерес советской публики к романтике Востока и Гражданской войны, где, возможно, многие искали какую-то утерянную в сталинские годы истину. Именно на это время пришелся расцвет советских «истернов» — приключенческих фильмов о борьбе с басмачеством, в которых советская риторика легко соединялась с ориенталистской экзотикой и разбавлялась трюками каскадеров, мужественными лицами героев и крылатыми фразами вроде «Восток — дело тонкое». Фильмы «Белое солнце пустыни» (1969, режиссер В. Мотыль), «Седьмая пуля» (1972, режиссер А. Хамраев), «Свой среди чужих, чужой среди своих» (1974, режиссер Н. Михалков) приобретали миллионы поклонников и вытесняли в сознании людей прежние любимые образы — Чапаева и Максима [214].

История гибели комбрига Синицына (Синицина) [215]принадлежала к той же ностальгически-кинематографической проекции (имевшей к тому же коммерческий успех) настроений позднего социализма на романтическое раннесоветское прошлое. Подозрение, что Калмыков не столько вспоминал, сколько придумывал, откликаясь на эти настроения, возникает уже во время чтения написанного им текста. Вместо сухого изложения событий мы видим довольно художественное описание, с диалогами и даже размышлениями героев повествования. Первый и самый естественный вопрос: если все участники боя в караван-сарае погибли, то откуда известно, чтó они говорили и делали?

Однако помимо художественного вымысла, возможно и неизбежного в любых воспоминаниях, в рассказе Калмыкова есть сведения, которые не подтверждаются другими источниками. Например, в рассказе местного ферганского жителя Расулджана Мадаминова, опубликованном в 1957 году в сборнике «В боях за Советскую власть в Ферганской долине», мы находим такую историю [216]:

В 9 км от Ашабы главарь другой басмаческой банды Рахманкул построил крепость. Она находилась среди гор и была почти неприступной. Секретные малоопасные подходы к крепости были известны только нескольким ближайшим его соратникам, а также влиятельным баям Ашабы. Рахманкул имел большие запасы военного снаряжения и продовольствия, достаточные в случае войны на три года. Банда насчитывала более 1500 человек и была вооружена английскими винтовками. Ближайшими помощниками были пять его братьев. В 1921 г. против Рахманкула вышел отряд красноармейцев в количестве 65 бойцов. После упорного боя они остановились на ночлег в мечети Ашабы. Ночью банда Рахманкула окружила мечеть и сожгла ее. Все 65 красноармейцев, героически защищаясь, погибли от рук палачей.

В августе 1922 г. штаб Туркестанского фронта бросил против Рахманкула крупные военные силы <…> Бои между советскими войсками и бандой Рахманкула продолжались 16 суток. Наконец банда Рахманкула была разгромлена. Большую помощь советским войскам оказали местные жители Ашабы, которые показали красноармейцам секретные подходы к крепости. В этих боях принимала участие авиация. После ожесточенных кровопролитных боев Рахманкул покинул крепость и скрылся. В октябре 1923 г., поняв безвыходность своего положения, он с 40 джигитами и 4 палачами сдался советским войскам.

Это слишком краткий рассказ, но история о том, как курбаши Рахманкул сжег красноармейцев, скорее всего, была основана на тех же событиях, о которых написал Калмыков. Правда, они происходили не в Ханабаде (это кишлак в Наманганской области нынешнего Узбекистана, на границе с Аштским районом Таджикистана), а в Ошобе; красноармейцы, которых было не пятнадцать, а шестьдесят пять, гибли не в «кибитке», а в мечети, и к тому же ни слова не было сказано о комбриге Синицыне. Что еще бросается в глаза в этом рассказе — явный интерес к Рахманкулу, к тому, как было организовано его войско, как построена его крепость, как он со своими сторонниками упорно сопротивлялся Красной армии. Даже упоминание сорока бойцов-джигитов, явно мифологического числа [217], придавало фигуре Рахманкула ореол легендарности, несмотря на дежурные фразы о палачах и банде (которые могли быть вставлены редактором книги). Автор воспоминаний сам был на стороне Красной армии и участвовал, как он писал, в боях с войском Рахманкула, но тем не менее с позиции местного жителя он помнил, точнее, оценивал историю явно иначе, чем это делал Калмыков.