Рассказы веера - Людмила Третьякова Страница 34

Намерением моим было умереть там же, но в начале второго дня я рассудил, что после моей смерти тело ее станет добычей диких зверей. Я решил похоронить ее и ждать смерти на ее могильном холме».

Княгиня взглянула на обложку: аббат Прево, «Манон Леско».

Лежа в постели, она долго ворочалась, не шли из головы прочитанные в Барином томике слова: «Намерением моим было умереть там же...» Умереть! Дети, дети – глупые дети! Откуда вам знать, что такое небытие, безвозвратность? Горе, лишь приглушенное, заставляло Шаховскую без всякого восторга относиться к романам, которыми зачитываются молоденькие дурочки. Вольно сочинителям смущать женскую душу! Они получают деньги и славу, а легковерные читательницы сверяют свою живую жизнь с вымыслами. И приходят, наконец, к заключению, что им беспощадно и непоправимо не повезло: страстей, подобных тем, о которых пишут в книгах, у них не случилось. Никто не сказал им: «Любовь или смерть!» Никто не клялся в верности до гробовой доски, не сошел с ума и не постригся в монахи от их холодности – это ли не повод для всякой впечатлительной души думать о том, что судьба-мерзавка обманула, надсмеялась?

И вот уже мир нехорош, сер и угрюм, все его сокровища неинтересны и не нужны, если не свершилось главного – той самой страсти, испытать или внушить которую женщина и рождается.

Вспоминая себя молодую, Варвара Александровна понимала, что ее отношения с супругом всегда были прохладными, но она никогда от этого особенно не страдала.

Не случилось у нее романтической страсти и прочих иде-альностей – это тоже легко простилось ею судьбе. Она ей послала дочь, жизнь среди интересных людей в прекрасном Париже, много впечатлений, здоровье, наконец.

Нет, княгине никогда в голову не пришло бы роптать на свою долю, если бы не единственный, но невероятный по своей жестокости удар.

Бедное ее дитя! Почему она, мать, женщина умудренная и проницательная, не додумалась предупредить ее, что всякая радость не навсегда, что удовольствия скоро-преходящи и быстро обращаются в привычку, что человеческое счастье зыбко. Как много твердости нужно, чтобы пережить боль, разочарование, даже безысходность, чтобы понять: они – не вечны! Все уступает лишь терпению и силе характера. Для дочки она ничего не жалела, все чудеса дальних краев ей показала, все прелести искусства – а вот этим-то важным вещам не научила. Лишь смерть обрывает все! Лишь она не знает никаких надежд.

Ах, если б у нее был увлекательный слог, она бы его употребила на прославление каждого дня жизни – самого скучного, неудачного, даже мучительного, – лишь бы миновало то, что ей пришлось пережить. Да и сейчас Господь не скинул с рук: у нее есть Варя.

* * *

Шаховская помнила, сколь долго ломала голову, не зная, как рассказать внучке историю ее матери – пусть и без лишних откровений, способных смутить юную душу. По мере взросления девочки она сообщала ей подробности, которые та уже могла осознать. Семейная трагедия, даже в смягченном изложении, не могла не наложить своего отпечатка. Варвара росла тихой, робкой, во всем послушной бабушке.

...В 1812 году княжне Шаховской исполнилось шестнадцать лет. Понятно, что все мысли Варвары Александровны сосредоточились на устройстве судьбы внучки – а стало быть, на поисках достойного спутника жизни.

Варенька, конечно, еще очень молода. Но недаром девичьи годы сравнивают с водицей, утекающей меж пальцев. Неотвязная дума об этом заставила княгиню снова собираться в дорогу. В Петербург! Потому что всем известно: если Москва славна невестами, то завидных женихов – а другие нам не надобны! – следует искать на берегах Невы.

Этот совершенно справедливый расклад мыслей, казалось, обещал княгине быстрый и полный успех. Приданое было отменным, но и сама княжна представляла собой тот женский тип, к которому особенно неравнодушны сильные, крепко стоящие на ногах мужчины. Ее, такую нежную и тихую, хотелось окружить заботой, устранить с ее пути все, что могло бы потревожить, расстроить, обидеть.

Но увы! Наступавшие события очень усложнили задачу княгини.

...В ту последнюю мирную зиму почему-то особенно много танцевали. Окна особняков пылали до утра: балы, маскарады, рождественские и масленичные гулянья словно давали возможность напоследок насладиться мирными забавами перед годами испытаний и потерь. Молодежь повесничала, а маменьки с лорнетами в руках любовались на хорошеньких дочек и статных сыновей.

Впрочем, опытный глаз даже в этих безмятежных сборищах заметил бы знаки приближающейся грозы: в залах и гостиных было слишком много для мирного времени военных с новенькими боевыми наградами на мундирах. Русские уже мерились силами с Наполеоном на полях Европы.

* * *

23 июня 1812 года французские войска перешли границу Российской империи. Вторжение Наполеона началось.

Вероломное нападение Франции вызвало в России прилив всеобщего, без сословных различий, патриотизма. Рядом с отпрысками аристократических семей сражались крепостные. Даже слушателям семинарий дозволено было взяться за оружие.

В этом единении, в презрении россиян к смерти Наполеон еще не чувствовал приговора себе: его войска медленно, но неуклонно продвигались вперед. С тяжелыми боями русская армия все же вынуждена была отступать.

Война принесла Варваре Александровне заботу, с которой во все времена сталкивались те семейства, где были девушки на выданье. Можно сказать так: за кого девиц-то выдавать, когда мужчины воюют на фронте? И воюют затяжно, с огромными потерями. Потому вместо сообщений в газетах о бракосочетании такого-то с такой-то – бесконечные списки с крестами против фамилий.

...Большой ценой давался французам каждый шаг по земле, казавшейся легкой добычей. В объятом пламенем Смоленске, среди раскаленных камней, насмерть стояли и те, кого маменьки возили когда-то в Париж полюбоваться красотами этого города, кто танцевал, веселился и ухаживал за молоденькой Аизой Шаховской в особняке ее матери.

Сутками не выходили из боев сыновья Натальи Петровны Голицыной: князь Борис, которому суждено умереть от ран, князь Дмитрий, кому когда-то в Париже мешал «шум на улице» и кому выпадет честь как градоначальнику восстанавливать сожженную Москву.

Но ведь до этого времени надо дожить! Надо было не только вышвырнуть наглецов за пределы России, но дорогами Европы сквозь дым новых сражений дойти до берегов Сены. Дойти, чтобы там поставить точку – окончательную точку во всем, что натворил когда-то такой неприметный офицер -артиллерист.

* * *

Какое оно невероятно долгое, бесконечное время военных испытаний! Но фортуна уже подкуплена геройством русских и стала на их сторону. Слабаков она никогда не любила. «Пусть победит достойнейший!»

Армия Кутузова шла на Запад. И кто-то погибал уже на чужой земле, но все равно – за Россию.

В первый день января 1814 года под снегом, ветром и дождем русские полки вступили на землю Франции.