Огнем и мечом. Россия между "польским орлом" и "шведским львом". 1512-1634 гг. - Александр Путятин Страница 33

18 августа 1581 года папский легат прибыл в Старицу, а уже через два дня встретился с Иваном IV. Поссевино преподнес ему в качестве дара от Григория XIII частицу креста, на котором был распят Иисус Христос, и вручил свод установлений Флорентийского собора на греческом языке. К своду прилагалась грамота, в которой папа писал русскому царю: «Посылаю твоему величеству книгу о Флорентийском соборе печатную; прошу, чтобы ты ее сам читал и своим докторам приказал читать: великую от того божию милость и мудрость, и разум получишь. А я от тебя только одного хочу, чтобы святая и апостольская церковь с тобою в одной вере была, а все прочее твоему величеству от нас и от всех христианских государей будет готово».

На официальной аудиенции русский царь лишь горячо поблагодарил посла за мудрые речи и щедрые дары. Затем, как писал иезуит, всех пригласили к столу. И уже там, на пиру в честь высокого гостя, Иван Грозный «…произнес очень важную речь о союзе и дружбе своих предков с папой Римским и заявил, что папа является главным пастырем христианского мира, наместником Христа и поэтому его подданные хотели бы подчиниться его власти и вере». Усыпленный ласковым приемом царя, посол не обратил внимания, что эти речи Грозный произносит не в думной палате, а за пиршественным столом, где, по московским обычаям, допустимыми считались шутки и розыгрыши. К тому же Поссевино не владел русским языком и не мог уловить понятных прочим гостям смысловых оттенков речи. Окружающим итальянца боярам было ясно, что царь просто разыгрывает гостя, и потому они спокойно слушали ни к чему не обязывающие любезные речи Грозного об унии.

А папский легат сравнивал отношение «московитов» к своей особе с известиями о том, что совсем недавно Грозный разгромил в Москве лютеранские храмы «немецкой» слободы, и душа его наполнялась радостными надеждами. Не стоит к тому же забывать, что Поссевино на пиру потчевали «от души», причем не только яствами, но и «питием». Вероятно, это «гостеприимство» тоже сыграло свою роль в посольском самообмане.

После пира легат прожил в Старице целый месяц и за это время не раз старался возобновить разговор о воссоединении церквей. Но Грозный избрал весьма оригинальный способ «заморозить» вопрос об унии. По свидетельству самого папского посла, русский царь «запрещал переводчикам даже переводить все то, что имеет отношение к религии». Опытный иезуит намек понял правильно: Иван IV полагает, что сделал достаточно много предварительных уступок, и теперь он не продвинется ни на шаг в интересующем Рим вопросе, пока легат ни обеспечит ему выгодный мир или хотя бы перемирие с Польшей.

На переговорах в Киверовой Горе Поссевино старался как мог. Короля Стефана и его послов он убеждал, что, немного уступив Грозному, поляки выполнят великую миссию — добьются воссоединения Восточной и Западной церквей. После очередной беседы с Поссевино гетман Ян Замойский отметил в своих записях, что папский посол «…готов присягнуть, что великий князь ^[34] к нему расположен и в угоду ему примет латинскую веру, и я уверен, что эти переговоры кончатся тем, что князь ударит его костылем и прогонит прочь». Однако мнение мнением, а после псковской неудачи позицию Рима поляки игнорировать не могли.

14 февраля 1582 года, через месяц после подписания Ям-Запольского перемирия, Антонио Поссевино прибыл в Москву для переговоров об унии. Он был полон радужных надежд. Однако посол не смог добиться от Ивана IV разговора наедине. Царь согласился лишь на официальные прения о вере — в присутствии Боярской думы и «двора». 21 февраля в Кремле прошел первый диспут. Помимо бояр и служилых князей Иван IV оставил в палате только «сверстных» дворян, а стольникам и всем, кто рангом ниже их, повелел удалиться. Затем Грозный попросил посла изложить свои религиозные взгляды, предупредив в то же время, что сам он (хоть и царь) духовного сана не имеет, а потому так же свободно говорить о вере не дерзнет. Подобная скромность в речах Грозного была ловким дипломатическим ходом. Вынуждая католика полностью раскрыть карты, Иван IV оставлял свободу рук и себе — он ведь предупредил, что не будет отвечать за всю Русскую церковь, — и православным иерархам, которые могли без спешки подготовить ответ к следующей встрече с папским легатом.

Грозный начал разговор миролюбиво, он намеренно не касался темы различий между вероучениями католиков и православных. Посол же, следуя традициям европейских диспутов, сразу свернул на принципиальные вопросы. Поссевино не сообразил, что вокруг него не церковно-католическая аудитория, а люди светские, да к тому же воспитанные совсем в другой религиозной традиции. Зато про родную аудиторию ни на секунду не забывал царь Иван. Поотнекивавшись для начала малым знанием церковных премудростей, что было в его исполнении явным лукавством, русский самодержец принялся задавать Поссевино мелкие, но ехидные вопросы. Пристойно ли то, что у римского папы крест на туфле? Почему папа сечет бороду? Зачем у него крест висит ниже пояса и почему самого папу носят на носилках во время торжественных шествий? «И папа не Христос, — обосновывал свои претензии к римскому первосвященнику Иван, — а престол, на чем папу носят, не облак, а которые носят его — те не ангелы; папе Григорию не подобает Христу подобиться и сопрестольником ему быть!»

Иезуит не остался в долгу. В прениях об апостолах и происхождении церквей он обвинил православных в том, что те не чтят римских первосвященников. На это Грозный возразил, что русская церковь признает авторитет первых пап, чье поведение считает безупречным, а все последующие папы, ведя жизнь дурную и неправедную, сами утратили право на уважение: «…который папа не по Христову ученью и не по апостольскому преданью почнет жити, — громко закончил свою речь Иван, — и тот папа волк есть, а не пастырь!»

Русский царь приоткрыл люк перед ногами римского посла, и тот, увлеченный спором, не замедлил в него свалиться. Парируя выпад против пап, Поссевино допустил прозрачный намек на небезупречную жизнь самого Грозного. «Это какие-то деревенские люди на рынке, — закричал в притворной ярости царь, — научили тебя разговаривать со мной как с равным и как с деревенщиной!» Поссевино ответил на это гневным отказом продолжать разговор с теми, кто сравнивает папу с волком. Присутствующие ждали, что Иван IV накажет дерзкого итальянца, а стоящие подле трона придворные грозили иезуиту, что сами утопят его в реке.

Но Грозный к тому времени перестал разыгрывать гнев. Ведь он уже добился всех поставленных целей. Заканчивая аудиенцию, царь в знак милости даже погладил рукой папского посла. Через два дня Поссевино вторично пригласили во дворец, где он получил публичные извинения от Ивана IV за то, что тот в пылу ссоры назвал папу волком и хищником. А бояре попросили римского легата письменно изложить его видение расхождений между православной и католической верой.

Эти тезисы Поссевино 1 марта 1582 года зачитали на импровизированном Священном соборе, где присутствовали митрополит Дионисий и шесть епископов. Из них самым приближенным к царю считался епископ Ростовский и Ярославский Давид. Он занял кафедру, когда Ростов уже был неофициальной «столицей двора» ^[35]. Поэтому никого не удивило, что именно Давид вызвался отвечать папскому послу. По утверждению Поссевино, епископ «все одобрил» в его бумаге. Этим словам папского легата трудно поверить безоговорочно. Скорее всего, Давид постарался, насколько мог, сгладить и затушевать противоречия. Однако, по контрасту с предыдущим диспутом в Кремле, его речь должна была показаться послу именно тем, чем показалась. Чтобы еще больше усилить впечатление от слов Давида, все остальные, включая самого царя, «скромно» промолчали.