Повседневная жизнь англичан в эпоху Шекспира - Элизабет Бартон Страница 33

Улицы Сэндвича были увешаны гирляндами и покрыты гравием. У ворот города «на одиннадцати подпорках стояли позолоченные фигуры» английского льва и дракона — символа Тюдоров. Это было 31 августа 1573 года. В город на четыре дня должна была приехать Елизавета. Она прибыла вовремя и была встречена городскими чиновниками, среди которых были и священник прихода Святого Клемента, и городской учитель, произнесший речь, которую королева тактично похвалила, сказав, что та была одновременно «хорошо продумана и очень красноречива». После чего ей в дар преподнесли золотой кубок и Новый Завет на греческом — подданные очень гордились тем, что их королева могла свободно читать на этом языке. Но самым ярким событием четырехдневных празднеств был банкет, устроенный королевой в здании школы.

Королева остановилась в доме мистера и миссис Мэнвуд. Миновав их сад, она вышла к зданию школы. Перед входом мистер Айзбренд произнес речь и вручил ей кубок из позолоченного серебра. Когда она наконец оказалась внутри, то увидела, что школа превратилась в загородный дом. Там стоял стол длиной в 28 футов, на котором было выставлено не менее 160 аппетитных блюд.

Королеве так понравился банкет, что она приказала «отложить некоторые блюда и отнести в ее резиденцию».

Этот жест, продемонстрировавший расположение и благосклонность гостьи, вызвал всеобщее удовольствие.

Здесь Елизавета проявила исключительный такт, великодушие, симпатию и понимание. Дома она была довольно сдержанна в еде, но в разъездах привыкла к столь великолепным и пышным приемам, что простой стол из 160 блюд мог ей показаться ничтожным. И так бы оно и было, если бы королева была снобом или если бы прием был организован каким-нибудь богатым придворным. Но добрые жители Сэндвича были не богатыми придворными, а ее верными подданными, и она платила им любовью за любовь. Просьба королевы отослать часть блюд в дом к мистеру и миссис Мэнвуд показала им лучше всяких слов, как высоко она оценила их усилия.

Двумя годами позднее Лейстер в течение восемнадцати дней развлекал королеву в Кенилворте. Пребывание там сильно отличалось от визита в Сэндвич и стоило Лейстеру около тысячи фунтов стерлингов в день. По случаю приезда Елизаветы перед главным зданием возвели временный мост, на котором было устроено представление. Мост украшали семь колонн с мифологическими божествами, которые преподнесли королеве символические дары. Сильван подарил ей клетку с живыми птицами — выпями, кроншнепами, цаплями и веретенниками. На колонне Помоны стояли огромные серебряные блюда с яблоками, грушами, вишнями, грецкими орехами и фундуком. На других колоннах были колосья пшеницы, овса и ячменя; огромные ветки красного и белого винограда; сосуды с красным и белым вином. У колонны морского божества прямо на траве в большом количестве лежала морская рыба. Если учесть, что июль тогда выдался необычайно жарким, можно представить, какой там стоял запах! Последняя колонна была посвящена искусствам, каковыми считались оружейное дело, музыка и медицина. И как всегда, объяснение происходящего было представлено в очень длинных стихах.

На протяжении всего визита развлечения следовали одно за другим. В один из вечеров было устроено водное представление. Деве Озера, восседающей на острове, прислуживала плавающая русалка длиной в 24 фута, а Арион подъехал на огромном дельфине, чтобы произнести речь в честь королевы. Но Арион оказался так пьян, что, забыв свою роль, стянул с себя маску и прокричал: «Я вовсе не Арион, но честный Гарри Голдингэм». Говорят, королеву эта выходка очень позабавила, хотя честный Гарри, без сомнения, позже получил по шее от постановщика представления.

Именно во время этого визита Лейстер устроил самое шикарное за всю историю правления пиршество. Двести человек прислуживали за столом, на котором была выставлена тысяча блюд в хрустальной и серебряной посуде. Все это трудно согласуется с убеждением Харрисона, что теперь англичане стали менее прожорливы, чем раньше.

«До этого, — утверждал он, — за едой и напитками проводили намного больше времени, чем сейчас. Прежде мы завтракали утром, выпивали и перекусывали после обеда и к тому же принимались ужинать, когда пора было уже идти спать... Теперь эти старые привычки, слава Богу, остались позади, и каждый способен, до некоторой степени (за исключением молодых, которые не в состоянии дождаться обеденного времени), довольствоваться только обедом и ужином».

Здесь Харрисон, возможно под влиянием постулата о том, что чревоугодие является одним из семи смертных грехов, возносит благочестивые хвалы новой елизаветинской моде питаться два раза в день. При этом, кажется, он забывает о том, что обжорство измеряется не количеством приемов пищи, а тем, сколько вообще съедает человек. А елизаветинцы ели очень много. Мода на двухразовое питание коснулась только представителей высших сословий. Фермеры и их семьи по-прежнему ели три раза в день и садились завтракать сразу после восхода. Томас Тассер достаточно ясно высказался на этот счет в своей поэме «День хорошей домохозяйки»: