Сквозь ад за Гитлера - Генрих Метельман Страница 33

По броне моего танка защелкали пули, потом глухо разорвалась ручная граната. По глупости поставив себя в положение мишеней для стрельбы, мы лихорадочно гадали, есть ли у русских кое-что посущественнее винтовок и автоматов для борьбы с нами. Ужас состоял в том, что мы не имели возможности применить против внезапно атаковавших нас русских наши танковые орудия, и оказались отрезаны от хвоста колонны. И снова «иваны» одурачили нас. Они сначала терпеливо выжидали, пока мы не продвинемся достаточно глубоко, а потом обстреляли наши грузовики. Пару раз рвануло — я заметил отсветы пламени на стене хаты. Грузовики были объяты пламенем, а наш стрелок, открыв люк, выглянул посмотреть, что происходит. По его словам, полнейший хаос, вопли отчаяния, все бегут, кто куда. Солдаты не скупились на брань в адрес нашего гауптмана Z. Мы оказались в ловушке — ни вперед, ни назад. Стрелок развернул башню, но стрелять было некуда, нападавшие оставались невидимками.

В тусклом свете единственной лампочки мы в нашем танке заспорили. И, как часто случалось в подобных ситуациях, я ощутил острейшее желание освободить кишечник. Когда командир танка приказал двигаться вперед, а потом свернуть, я крикнул, что с места не сдвинусь. Он напомнил мне, что, дескать, это приказ. Я по-прежнему никак не реагировал. Надо сказать, я по достоинству оценил его стремление свести конфликт к безобидному инциденту, «недоразумению», не более того, в противном случае, то есть дай он делу ход, это обернулось бы для меня, один Бог ведает, какими последствиями.

И тут стрельба столь, неожиданно начавшись, враз смолкла. Все, оказывается, заняло не более десятка минут. Отовсюду раздавались крики по-русски, и, по словам нашего стрелка, повсюду мелькали тени. После минут томительного ожидания вдруг по броне постучали — явился наш фельдфебель и заверил нас, что, мол, все спокойно, ни единого вражеского солдата не осталось.

Дорога уперлась в покрытую травой лужайку с водоемом в центре, вокруг которого очень удобно было развернуть круговую оборону. Позади догорали несколько наших грузовиков, с них пламя перекинулось и на крытые сеном хаты. Было много убитых и еще больше раненых, все наши переругивались, обвиняя друг друга во всех смертных грехах. Никто и не сомневался, что прояви мы надлежащую бдительность, этого досадного инцидента бы не случилось.

Постепенно обстановка нормализовалась, невзирая даже на продолжавшие гореть грузовики. Кто-то на противоположном конце пруда заиграл на губной гармошке, я улегся на траву и стал смотреть в небо.

Описанный инцидент многому научил нас — со временем все кусочки сложились в единую картину. Когда грузовики стали проезжать мимо первых хат, Артур, наш повар, вышел и, когда стал ломиться в дверь одной из хат, прямо через дверь в него и выстрелили, Артур погиб на месте, вот после этого и началась вся эта катавасия. И еще одно — гибель Артура, разумеется, все восприняли как беду, но при осмотре тела оказалось, что его карманы полны плитками шоколада. Мы в глаза не видели шоколада недели, наверное, три. Все кругом, как обычно, ссылались на перебои с войсковым подвозом. А между тем кое-кто из офицеров лакомился шоколадом, причем плитки были в той же обертке, что и обнаруженные в карманах погибшего Артура.

Около полуночи мы положили наших погибших товарищей в свежевырытые могилы под деревьями. Наш лейтенант произнес довольно корявую надгробную речь, хотя и нашел слова для каждого, однако, когда очередь дошла до Артура, он упомянул лишь его фамилию и воинское звание.

Я заметил, как пожилая женщина кивает мне из дверей одной из хат. Подойдя к ней, я рассмотрел ее поближе. Добрый взгляд, изрезанное морщинами лицо. Женщина была настолько запугана, что обратилась ко мне за разрешением пройти к одной из горящих хат. Я решил пойти вместе с ней. Она стала рассказывать мне о том, что в огне погибла молодая мать и ее маленькие дети, и, не выдержав, разрыдалась сама. В тот момент рухнула кровля, исключая даже малейшие шансы на спасение обитателей этого злосчастного дома. Но женщина продолжала вглядываться в дымящиеся головешки — все, что осталось от хаты, в надежде, что матери с детьми все же удалось спастись. Но старушка представления не имела, куда они могли деться сейчас. Когда мы шли обратно, я спросил у нее, что произошло вечером. Она рассказала мне, что едва успели прибыть русские, как сразу же за ними появились и мы, потом завязалась перестрелка, и что она очень перепугалась.

Чтобы без помех выспаться, я решил отправиться к своим товарищам, которых выставили на ночь в боевое охранение на северной окраине села. Перед нами лежало абсолютно ровное пространство — ни деревца, ни кустика, просто голая равнина. С ними я чувствовал себя в безопасности, и, проснувшись ранним утром, я услышал тишину. Жуткие события прошедшего дня и в особенности вечера казались далекими. Прибыл бензовоз, и с его прибытием снова закипела жизнь. После завтрака командиры взводов объявили нам, что на десять утра назначено начало атаки на русских. Дон лежал километрах в пяти, не больше, к северу. Наша задача состояла в том, чтобы ошеломить неприятеля внезапной атакой и гнать их до самого Дона. Один из водителей полугусеничного вездехода с противотанковым орудием был ранен во вчерашней стычке, и единственным опытным водителем оставался я. Меня решили усадить за руль вездехода, заверив, что мой танк без водителя не останется.

Подготовка к атаке много времени не заняла, однако все были недовольны, что нам так и не дали возможности провести основательную разведку местности, прилегавшей к Дону. Хотя люфтваффе предупреждали нас о концентрации зенитной артиллерии на берегу Дона, обо всем остальном мы практически не располагали сведениями об участке, на котором нам предстоит атаковать русских. Если судить по вчерашней стычке, у русских пехотинцев, судя по всему, противотанкового оружия не было, и исходили из того, что его не окажется и сегодня. Короче говоря, мы были настроены не давать врагу передышки и разделаться с ним раз и навсегда.

К десяти часам утра солнце стояло уже довольно высоко, причем нам предстояло атаковать со стороны солнца, что было немаловажным преимуществом. Но русские ничем не обнаруживали своего присутствия. Танки стали выползать из села, на ходу перестраиваясь в боевой порядок, наши полугусеничные машины следовали чуть позади. Часть наших пехотинцев прикрывалась броней танков, другие следовали вместе с нами. Взревели танковые двигатели, нажал на педаль газа и я, чтобы гулом двигателя, отдаленно напоминавшим вой наших пикирующих, попытаться испугать противника. Следуя за танками, я, пожалуй, впервые получил возможность лицезреть их с тыла. Разглядывая их, я поражался тому, какие же все-таки уродины, эти выплевывавшие синий дым машины. В них было что-то противоестественное, они олицетворяли дегуманизированное начало, и я во внезапном озарении понял это только сейчас. Расчет противотанкового орудия трясся в кузове, солдаты вглядывались вперед, ища возможные мишени — вражеские танки. Мы не строили иллюзий насчет предстоящей атаки, зная, что исход ее в любом случае определит наши дальнейшие действия. План атаки, разработанный нашим гауптманом Z, заключался в том, чтобы танками подавить позиции русских на пригорке, пехоте же надлежало подавлять все попытки неприятеля контратаковать нас. Но, как мы вскоре убедились, у русских на этот счет имелись свои планы.