Калигула - Игорь Князький Страница 33

Неприветливый в обращении и большинству соприкасавшихся с ним внушавший страх, он держался тем не менее этих порядков…» ^{109}

В первые годы правления Тиберий всемерно высказывал почтение к сенату. Он, правда, упразднил народные собрания, комиции, но это скорее должно считать поступком честным — они давно уже были чистой фикцией, и сохранение комиций только подчеркивало лицемерие установившегося единовластия. Но вот сенаторы начало правления Тиберия не без удивления стали воспринимать как некое возвращение к дням свободы. Светоний пишет: «Он даже установил некоторое подобие свободы, сохранив за сенатом и должностными лицами их прежнее величие и власть. Не было такого дела, малого или большого, государственного или частного, о котором бы он не доложил сенату: о налогах и монополиях, о постройке и починке зданий, даже о наборе и роспуске воинов или о размещении легионов и вспомогательных войск, даже о том, кому продлить военачальство или поручить срочный поход, даже о том, что и как отвечать царям на их послания. Одного начальника конницы, обвиненного в грабеже и насилии, он заставил держать ответ перед сенатом. В курию он входил всегда один, и когда однажды его больного принесли в носилках, он тут же отпустил служителей.

Когда некоторые постановления принимались вопреки его желанию, он на это даже не жаловался. Он считал, что назначенные магистраты не должны удаляться из Рима, чтобы они всегда были готовы занять должность, — несмотря на это одному назначенному претору сенат позволил совершить частную поездку на правах посланника. В другой раз он предложил, чтобы деньги, завещанные городу Требии на постройку нового театра, пошли на починку дороги, — тем не менее отменить волю завещателя ему не удалось. Однажды сенат выносил решение, расходясь на две стороны, и он присоединился к меньшинству, однако за ним никто не последовал.

И остальные дела вел он всегда обычным порядком, через должностных лиц. Консулы пользовались таким почтением, что однажды посланцы из Африки жаловались им на самого Тиберия за то, что тот медлил разрешить дело, с которым они были присланы. И это неудивительно: ведь все видели, как он вставал перед консулами с места и уступал им дорогу. Консулярам-военачальникам он сделал выговор за то, что они не отчитались в своих делах перед сенатом, и за то, что они попросили его распределить награды их воинам, словно сами не имели на это права. Одного претора он похвалил за то, что при вступлении в должность он по древнему обычаю почтил своих предшественников речью перед народом. Погребальные процессии некоторых знатных лиц он провожал до самого костра.

Такую же умеренность обнаружил он и в отношении малых лиц и дел. Родосские градоправители однажды прислали ему официальное письмо без обычной заключительной приписки — он вызвал их к себе, но не упрекнул ни словом, а только вернул им письмо для приписки и отправил их обратно. Грамматик Диоген на Родосе устраивал ученые споры каждую субботу; однажды Тиберий пришел его послушать в неурочное время, однако тот не принял его и через раба предложил ему прийти через семь дней. Потом, уже в Риме, Диоген сам явился к дверям Тиберия для приветствия; но Тиберий довольствовался тем, что велел ему явиться через семь лет. А наместникам, которые советовали ему обременить провинции налогами, он ответил в письме, что хороший пастух стрижет овец, но не сдирает с них шкуры» ^{110}.

Последние слова отнюдь не были только остроумной фразой. Финансовая политика Тиберия была очень продуманной, взвешенной и, главное, эффективной. Умеренные налоги обеспечили их высокую собираемость, и финансы Империи при Тиберии оказались в лучшем состоянии, нежели при Августе. К концу его правления в казне находилось 700 миллионов денариев, или 2 миллиарда 800 миллионов сестерциев (денарий равнялся четырем сестерциям) ^{111}.

Бережливость Тиберий проявлял во всем. Он совершенно не стремился к приобретению дешевой популярности у римской черни, обожавшей всякого рода зрелища и в первую очередь гладиаторские бои. «На театральные представления и гладиаторские бои он сократил расходы, убавив жалованье актерам и сократив число гладиаторов» ^{112}.

В 16 году по его предложению сенат вынес решение, запрещающее носить роскошные шелковые одеяния, а в 22 году был принят закон против роскошных пиров. «А чтобы и собственным примером побуждать народ к бережливости, он сам на званых обедах подавал к столу вчерашние и уже початые кушанья, например половину кабана, уверяя, что на вкус половина кабана ничем не отличается от целого» ^{113}.

Конечно, на первый взгляд такая экономия может показаться мелочной, но, когда в том была необходимость, Тиберий проявлял должную щедрость. Так, когда в 30 году закон о ликвидации долгов привел к расстройству денежного обращения в Империи — неизбежное следствие попыток путем государственного вмешательства обуздать превысившую все разумные пределы алчность ростовщиков, — Тиберий повелел передать различным банкам государственные деньги в размере 100 миллионов сестерциев с обязательством использовать их для выдачи беспроцентных ссуд задолжавшим землевладельцам. Денежный рынок в стране, таким образом, был успешно оздоровлен и восстановлен.

Большую щедрость Тиберий проявлял при ликвидации последствий стихийных бедствий. Так, в 17 году сильнейшее землетрясение в Малой Азии разрушило двенадцать городов и среди них древнюю столицу Лидии Сарды. Тиберий немедленно распорядился на пять лет освободить пострадавшие города от налогов и выдать из казны на восстановительные работы 10 миллионов сестерциев. В 26 году грандиозный пожар случился уже в самом Риме — выгорел весь густонаселенный холм Целий, и Тиберий тут же организовал раздачу денег пострадавшим в размере понесенного каждым убытка. «В сенате ему принесли благодарность за это знатные граждане, а народ восхвалял его, ибо, невзирая на лица и безо всяких просьб со стороны приближенных, он помогал своей щедростью даже неизвестным ему и разысканным по его повелению погорельцам» ^{114}.

36 год также «поразил Рим ужасным пожаром: выгорели часть цирка, примыкающая к Авентинскому холму, и все строения на Авентинском холме. Уплатив владельцам сгоревших усадеб и доходных домов их полную стоимость, Цезарь обратил это несчастье себе во славу. Эти щедроты обошлись в 100 миллионов сестерциев и встретили в простом народе тем большее одобрение, что для себя принцепс строил очень умеренно и даже в общественном строительстве ограничился возведением лишь двух зданий: храма Августу и сцены в театре Помпея» ^{115}. Не меньшую щедрость Тиберий проявил в том же году, когда часть Рима была затоплена бурно разлившимися водами Тибра.