Русско-японская война. В начале всех бед - Анатолий Уткин Страница 33

Тем временем было предпринято то, что в свете последующего можно назвать «операцией по прикрытию». Военный министр России Куропаткин выехал из Петербурга 28 апреля. В Японии его ждал самый торжественный прием. Ведь, хотя визит не был государственным и министр не мог говорить от лица российского государства, японская сторона постаралась продемонстрировать все возможное гостеприимство. В Токио знали, что военный министр Куропаткин не принадлежит к партии войны, что он против жесткого курса в отношениях с Японией. Его поселили в очень почетном дворце Шиба; при нем постоянно был генерал Тераучи Масатаке — военный министр Японии — и майор Танака Гиичи, только что возвратившийся из Петербурга.

От Куропаткина не скрывали ту Японию, которая гордилась тремя тысячелетиями побед, ту страну, где патриотизм стоял в глазах общества на огромной высоте. Куропаткин посетил обычные школы и он увидел как молодое поколение проникается духом жертвенности, огромным патриотизмом. От российского министра не скрыли гнев военной касты после потерь, последовавших на гребне победы в войне с Китаем. Именно тогда был потерян японцами Порт-Артур, а Россия воспользовалась обстоятельствами. «Система образования, которую я видел в военных школах имеет спартанскую природу, физические упражнения несравнимы с теми, что мы видим в Европе. Здесь готовят к войне самого сурового типа». Куропаткин пришел к немыслимому в Петербурге выводу, что японская армия ни в чем не уступает европейским армиям. Посещая военные заводы, военные училища и учения, Куропаткин еще более убедился в мысли, что с этой страной воевать не следует. Подолгу они беседовали (дважды) с премьер-министром Кацурой. Все возможное внимание ему уделил министр иностранных дел Комура.

Тогда Куропаткин не знал, что именно в эти прекрасные майские дни тяжелые тучи нависли над двусторонними отношениями. Высшее японское руководство обсуждало деятельность русских на реке Ялу.

10 мая 1903 г. — важный день в русской истории. Было воскресенье, но руководители департаментов генерального штаба Японии собрались на совещание. Докладывающего полковника Мацукаву Тошитане сопровождали — и ассистировали ему — два военных специалиста по России. Они подготовили проект заявления, которое должно было явиться японским ответом на поведение России. Но высшие офицеры демонстрировали примерную осторожность. Начальник генерального штаба Ойяма, как и Тамура, призвали к предельной осторожности. Тамура: «Россия — большая страна, так что те, на кого падает ответственность, должны действовать в отношениях с ней с величайшей осторожностью». И это говорил Тамура, посвятивший лучшие годы своей жизни планированию войны с Россией.

Позиция Ойямы была более двусмысленной. Указанное совещание он покинул со словами: «Вы знаете, что Россия — большая страна». Этим он как бы присоединился к Тамуре. Но на встрече с премьер-министром Кацурой он сказал, что Япония должна проявить стойкость.

Особенно важным было совещание 12 мая 1903 г. в религиозной столице Японии — Киото. Действующее руководство оповестило об усилиях России на входе в Корею двух наиболее влиятельных деятелей предшествующей эпохи — Ито и Ямагата. Хотя Ито продолжал сопротивляться военному решению, совещающиеся пришли к выводу, что дальнейшее вхождение России в Корею затрагивает безопасность Японии и ни одна мера не чрезмерна для самообороны. Важно то, что Кацура и Комура пришли к той точке зрения, что, если русские не уйдут из Кореи, Япония начнет войну. Система отношений в высших слоях общества была такова, что для принятия столь ответственного решения Кацура и Комура обязаны были убедить целый пласт старших политических деятелей. Но и те не могли не принять во внимание, что две главные политические фигуры Японии уже бросили жребий.

Смешение среди высших офицеров сказалось на взглядах офицеров более низкого ранга, на военно-морском корпусе, на высшем чиновничестве. Теперь они решили обсудить роковой вопрос 29 мая 1903 г. в Когецу («Луна средь озера») — неподалеку от Токио. Чтобы избежать огласки, заседали не в ресторанном зале, а в помещении склада. Присутствовали те, кому предстояло на практике реализовать то или иное решение: начальник общего отдела генерального штаба полковник Мацукава Тошитане, генерал-майор Игучи Сого, будущий премьер-министр майор Танака Гиичи — член русского отдела генштаба; адъютант Ойямы майор Фукуда Масатаро; начальник отдела военно-морского генштаба контр-адмирал Томиока Садайяси; будущий министр военно-морского флота капитан Яширо Рокуро; будущий лучший помощник Того лейтенант — коммодор Акийяма Масайюки; глава политического отдела министерства иностранных дел Ямаза Энхиро; личный секретарь Комуры и будущий японский посол в Китае и многие другие.

Инициативу на себя взяли генерал Игучи и полковник Мацукава, поддержанные офицерами военно-морского флота и министерством иностранных дел. Единодушно принятая резолюция собрания содержала следующее: «Если империя не примет важное решение и не сдержит высокомерия России, даже ценой войны, тогда будущее империи подвергнется опасности. Если сегодняшняя возможность будет утеряна, никогда уже более не возникнет возможность исправить судьбу нашей нации». Это было важное решение, оно во многом определило динамику последующих событий.

А Куропаткин передвигался не спеша. Он провел пять дней в Нагасаки за рыбной ловлей — царь Николай не хотел, чтобы он прибыл в Порт-Артур ранее Безобразова, который вовсю наслаждался жизнью. Ради букета цветов к банкету Безобразов послал из Порт-Артура в Японию военный крейсер. Жизнь стоит на стороне спартанцев, безобразовы нашей истории — с их жалким эгоизмом — играли судьбой России.

Император Николай Второй шел по двум противоположно направленным дорогам. С одной стороны, он согласился на то, что к Безобразову направились две дополнительные бригады (они как раз в это время преодолевали Байкал). А с другой стороны, император соглашался на переговоры с Японией. Это согласие было тем более важным, что с ним соглашался только что побывавший в Японии военный министр российской империи Куропаткин.

Те же идеи Куропаткин выразил на большой конференции в Порт-Артуре, проходившей между 1 и 10 июля 1904 г.

Десять дней в начале июля 1903 г. наместник Алексеев, министр Куропаткин и государственный советник Безобразов обсуждали в Порт-Артуре сложившееся на Дальнем Востоке положение. Куропаткин обозначил тему конференции как «найти решение маньчжурского вопроса без унижения России». Алексеев занимал достаточно трезвую позицию. Он полагал, что на Ялу следует заниматься лишь коммерческими делами, не вовлекая армию и не касаясь внешнеполитических проблем. Всю Маньчжурию следует эвакуировать, не оставляя даже отдельных «пакетов» на маньчжурском севере. Изображение Алексеева безоглядным экспансионистом едва ли соответствует исторической истине, по крайней мере, в ходе коллективного летнего анализа 1903 г.

Безобразова позднее справедливо обвинят в сокрытии телеграммы, в которой царь Николай, собственно, соглашался на преобладание в Корее японцев. Полковнику А.С. Мадридову генерал Куропаткин предложил уйти в отставку, если он будет связывать свою деятельность с частным бизнесом. Но Куропаткин, видимо, еще не ощущал политической силы государственного секретаря Безобразова как ныне главного советника царя по дальневосточным вопросам. Из исторического далека Безобразов выглядит этаким Ноздревым своего времени, которого высокопарные обвинения в элементарной бесчестности касались мало, тефлоном было покрыто его сознание. После обсуждений он непринужденно пишет императору Николаю Второму, что особых целей совещание не достигло. И скорее влиянием Безобразова мы можем объяснить то обстоятельство, что Алексеев так и не увел русские войска из Фенхуанчена, не снял батальоны с реки Ялу.