Большая волна в Канагаве. Битва самурайских кланов - Юми Мацутои Страница 33

– Ты кто? – вдруг раздался голос зычный голос.

Старик вздрогнул от неожиданности, обернулся и увидел князя. Встав на колени, Сэн поклонился ему, да вот только стакан с вином не знал куда поставить, поэтому так и держал его в руке.

Князь усмехнулся.

– Поднимись, старик, а то прольешь свое вино. Ты кто?

– Меня зовут Сэн. Я работаю здесь садовником и сторожу парк. Покойный Сотоба нанял меня, но распоряжения вашей милости на этот счет не было. Я готов понести наказание, повелитель.

– Сэн? – задумчиво повторил князь. – А, ты, должно быть, тот самый Сэн, что воспитал Такэно. Мне говорили о тебе. Так ты живешь тут?

– Да, повелитель.

– Ты видел, как умер Сотоба?

– Нет, мой повелитель. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел это.

– Не сомневаюсь, что он ушел из жизни мужественно, как подобает настоящему воину. Он был действительно великим воином, какого теперь трудно отыскать. Вот разве что твой Такэно может стать таким со временем, – сказал князь, то ли шутя, то ли всерьез.

– Вы очень добры к Такэно, мой повелитель, – отвечал Сэн.

– Он этого заслуживает. Ты, наверно, хотел бы, чтобы Такэно приехал со мной, но я дал ему важное поручение. Однако когда я вернусь в столицу, я передам ему, что ты, старик, находишься в добром здравии.

– О, мой повелитель! – растрогался Сэн.

– А скажи мне, уважаемый Сэн, для чего живет человек на свете? – неожиданно спросил князь.

Сэн ничуть не удивился его вопросу и ответил:

– В жизни человека нет причины и нет цели. Вернее, причина ее ничтожна, а цель – призрачна.

– А власть, богатство, слава?.. Впрочем, ты прав. Чем больше у меня власти, тем меньше могущества, ибо большая власть осуществляется с помощью многих людей, и они становятся властью: они по-настоящему могучи. И чем больше богатства, тем меньше от него радости; лишь беспокойство и волнение, потому что мы плачем, даже теряя малое, а что уж говорить о потере большего! И слава – ничто, ибо спутником ее является страх, вначале страх ее не достичь, а потом страх ее потерять. Значит, истинной, не призрачной жизнью живет тот, кто никем не правит, ничем не владеет, никому не известен. Не так ли, старик?

– Так, повелитель.

– Ну, а стремление к добру, к справедливости, любовь к людям, – это тоже призраки? Постой, не торопись, я сам отвечу за тебя. Все это – призраки, ибо не может быть общего для всех добра и общей справедливости, и нельзя любить всех людей, без различия. Добро для одних оборачивается злом для других, но добро, несущее зло, – что это как не призрак? Также и с любовью, она неразлучна с ненавистью, – полюбишь одно, так возненавидишь другое, – но что это за любовь, которая таит в себе ненависть? Это призрак любви… Ты прав, старик, в жизни есть только призраки, и сама жизнь – только призрак.

Старик на лодке

– Жизнь призрак, но есть душа, повелитель. Она – настоящая, – сказал Сэн.

– Душа? Душа… – задумался князь. – Ты, конечно, уверен, что она у тебя есть. Мне порою кажется, что и у меня есть душа. Однако тысячи и тысячи людей живут без души, не зная, во всяком случае, есть она у них или нет, и не интересуясь этим. Но если душа и есть, высокая и чистая, что ей делать в нашем мире? Тут ей нет места, тут она чужая, – она могла попасть сюда разве что по ошибке. Она лишняя для нас, – у кого есть душа, тому невозможно здесь жить. Что ты мне ответишь на это, уважаемый Сэн?

– Я отвечу, повелитель, что слышу ее голос, зовущей меня к высшему и предостерегающий от низменного. И что же мне делать? Мне остается или подавить высокое в себе, или очиститься от низменного. В последнем случае, может быть, я не смогу жить вообще, но если наше существование в этом мире, как вы сами признали, призрак и пустота, то есть ли о чем горевать? По крайней мере, у меня остается надежда на иную высшую жизнь, остаются утешение и спокойствие от чистоты моей души. Разве этого мало? – Сэн взглянул князю прямо в глаза.

Тот не обиделся на такую дерзость.

– Я всегда завидовал бродягам и отшельникам, – сказал он. – Им проще жить на свете, чем князьям… А нет ли у тебя еще вина, старик? У тебя тут так тихо и хорошо, что я хочу побыть здесь и выпить вина.

– Мой повелитель, благодарю вас за высокую честь, – Сэн поклонился князю. – Но позвольте, я схожу к солдатам из охраны, у них вино лучше моего. Мое самодельное, прошлогоднее, из вишневой мякоти.

– Не надо никуда идти, неси свое вино. Я не хочу, чтобы обо мне ходили лишние пересуды. «Князь пил в компании с садовником, – какой урон для его чести!» Урон для чести кого, – князя или садовника?..

* * *

Князь пробыл в своем поместье всего пять дней. Уезжая, он подтвердил назначение Сэна садовником и передал ему во владение домик, где тот жил. Старик расплакался; сказать по правде, он очень привык к этим местам и желал бы здесь окончить свои дни.

Проводив князя до самых ворот, Сэн вернулся в свой дом и решил устроить себе настоящий пир. Вино для этого не годилось, никакое вино: настоящий пир – это праздник души, а не тела. Ей для радости нужен весь мир.

«Нет, этот мир – не самый плохой среди всех миров, – говорил себе Сэн, мысленно продолжая спор с князем. – Вы только посмотрите, мой повелитель, на это бездонное синее небо, на белые облака, на яркую зелень деревьев и пышную яркость цветов. Разве могла бы такая красота существовать в безобразном мире? Нет, в безобразном мире все было бы безобразно. Взгляните на мир, в котором вы живете, мой повелитель, и вы поймете, что он самое подходящее место для души»…