Александр Македонский - Поль Фор Страница 32

Тайна Александра начинается прежде его появления на свет. Чтобы попытаться объяснить его взвинченный и страстный, даже мистический характер, а также наблюдаемые в его политике и стратегии расчетливость, реализм, практицизм, исследователи часто обращаются к тому, что принято называть наследственностью. Они пространно рассуждают о необузданной и жестокой Олимпиаде, этой полуварварке, которая была его матерью, и о гибком уме и дипломатической сноровке Филиппа II, подлинного грека, который был его отцом. От первой, мол, Александр унаследовал благочестие, пыл и бешеный темперамент, а от второго — амбиции и расчетливую щедрость.

Это явно недалекий взгляд, а возможно, и желание произвольно упростить ситуацию. Ибо не говоря уж о том, что братья и сестры Александра ни в чем не повторили его судьбы, следует отметить, что нам неизвестно, в чем Филипп и Олимпиада отличались друг от друга. Ведь Филипп повстречал юную принцессу, на которой ему было суждено жениться, в 357 году, во время своего посвящения в самофракийские мистерии, — с соответствующими испытаниями, постами и исповеданием грехов. И всю свою жизнь он проявлял строгое благочестие как в отношении богов, так и покойных членов семьи. Будучи гарантом культов македонского народа, он совершал жертвоприношения Гераклу, Зевсу, Афине Алкидеме, участвовал в процессиях, устраивал игры в честь Зевса Олимпийского, своего предка, ставил пьесы в честь Диониса, своим попустительством и дарами оказывал покровительство мистическим культам, столь близким его супругам, содержал прорицателей и предсказателей, а к концу жизни дошел даже до того, что заказал свою статую, по качеству «достойную самого бога», посреди кортежа из двенадцати Олимпийцев. Его называли набожным из долга. Однако атеизм в его время и в его стране был попросту невозможен, а религия македонцев, в отличие от нашей, основана не на нравственности или метафизике, но на ритуалах. Если Александр здесь кому-то и подражал, то скорее отцу, чем матери. Олимпиада, как рассказывали, запросто брала в руки змей и предавалась исступленным пляскам, в которых участвовали исключительно женщины. Александр испытывал ужас перед змеями, а к женщинам относился с недоверием.

В характере Александра, в смысле генетическом, для нас много неясного. Несомненно, в семьях обоих его родителей были пороки и родимые пятна. Их обвиняют во множестве преступлений и убийств; как враждебные, так и дружественные историки повествуют о сценах пьяного исступления и дебошей, о неравных браках между едва достигшими зрелости девушками и царями на шестом десятке, о близкородственных связях; наконец, репутация алкоголика, которую вполне заслужил Филипп, — все это, вместе взятое, делает вполне понятным, почему Арридей, один из его детей, был умственно отсталым и страдал эпилепсией. И это никоим образом не объясняет ясности ума и крепости духа Александра. Все, что мы можем сказать о его наследственности, сводится к одному несомненному факту: Аргеады, его предки, были обязаны своей властью закону о том, что верх берет сильнейший, то есть закону джунглей. Теоретически это означает, что вооруженный македонский народ избрал их на царство возгласами одобрения. Но мы уже видели, на какое кровопускание, на какие интриги пришлось пойти младшему сыну Филиппа, чтобы взять верх над предводителями нескольких родов, собственными братьями и соперниками.

В такой практике нет ничего нового: Филипп II, едва уцелевший в резне, которую враги учинили его братьям, в 359 году сам оттеснил в сторону Аминта, молодого наследника престола и своего племянника. Стоит также послушать, что говорил в ту же эпоху Платон об одном из самых известных в династии царей Архелае I (413–399): «У него не было никаких прав на нынешнюю власть, поскольку его родила рабыня Алкета, брата царя Пердикки… Он совершил величайшие преступления. Сначала он послал за этим своим господином и дядей, — якобы с тем, чтобы передать ему власть, которую отобрал у него Пердикка. Но приняв его у себя и напоив допьяна обоих — его самого и его сына Александра, своего двоюродного брата, почти ровесника себе, он взвалил их на повозку и, вывезя посреди ночи, зарезал, а тела скрыл… Немного позже он занялся своим братом, законным сыном Пердикки, мальчиком лет семи, которому и должна была по праву принадлежать власть… так вот его он сбросил в колодец и утопил, а матери его Клеопатре сказал, что ее сын свалился в колодец, погнавшись за гусем. Так что теперь он, как наибольший злодей среди македонян, является и самым несчастным среди них!» («Горгий», 471а-с).

Скажем также, что Александр, родившийся в семье убийц, имел все основания опасаться за нервы своих соперников, а также страшиться собственной нервозности. Можно сомневаться в том, что преступность передается по наследству. Но невозможно подвергать сомнению то, что сама атмосфера дворов Македонии и Эпира была напитана духом убийства. Всю жизнь Александра преследовал вопрос легитимности. Младший сын царя-многоженца и единственный сын царицы, ни перед чем не отступавшей для обеспечения будущего своему потомству, едва родившись, он страдал тем, что я назвал бы «комплексом второго». Второго, постоянно выталкиваемого матерью на роль первого.