Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой - Борис Соколов Страница 32

Никакой вооруженной охраны у Рема не было. Остальных вождей СА тоже взяли без сопротивления. Только Эдмунд Хайнес, группенфюрер СА из Силезии, которого как раз и застали в постели с любовником, стал драться с полицией, но его быстро скрутили. Некоторых группенфюреров, которые еще только следовали в Бад-Висзее, перехватывали по дороге и направляли в Штадельхаймскую тюрьму. Там набралось всего около двухсот арестованных руководителей СА. В десять утра Геббельс позвонил в Берлин и передал пароль «Колибри». После этого Геринг, Гиммлер и Гейдрих бросили в бой берлинских эсэсовцев. Указанных в списках командиров СА арестовывали и, в отличие от их мюнхенских соратников, выводили в расход без промежуточной стадии в виде тюрьмы, ставя их к стенке лихтерфельдского кадетского корпуса. Тем временем Гитлер в Коричневом доме выпустил заявление по поводу расправы со штурмовиками, говоря о себе в третьем лице: «Фюрер дал приказ беспощадно удалить эту чумную язву. Он не потерпит больше, чтобы репутация миллионов приличных людей страдала и компрометировалась отдельными лицами с болезненными наклонностями». Еще Гитлер говорил тогда о «тяжелейших оплошностях» и «заговоре», но еще не рискнул употребить слово «путч», которым в дальнейшем характеризовала события 30 июня нацистская пропаганда.

Лидеры штурмовиков так и не поняли, что же все-таки произошло, за что их убивают. Многие умирали со словами «Хайль Гитлер!», но никто, что показательно, не крикнул: «Хайль Рем!» Это еще раз доказывает, что никакого «заговора Рема», а тем более «путча Рема» не было и в помине. Потому что и для рядовых штурмовиков, и для группенфюреров, и для самого Рема человеком номер один в национал-социалистическом движении все равно оставался Гитлер. Рем в лучшем случае хотел быть номером два. И против Гитлера бороться не собирался.

Вечером 30 июня Гитлер вылетел в Берлин, предварительно поручив начальнику своей личной охраны Зеппу Дитриху вытребовать из тюрьмы в Штадельхайме заключенных, чьи фамилии в данном ему списке были помечены крестом, и немедленно их ликвидировать. Но Рема среди них не было. Ему были дарованы еще сутки жизни. Возможно, Гитлер размышлял, не устроить ли короткий закрытый суд над Ремом, но затем склонился к мысли о внесудебной расправе.

В Берлине на аэродроме Темпельхоф Гитлеру была устроена торжественная встреча. Вот как запечатлел ее очевидец: «Первым из самолета выходит Гитлер... Коричневая рубашка, черный галстук, темно-коричневое кожаное пальто, высокие армейские черные сапоги, все в темных тонах. Непокрытая голова, бледное как мел лицо, к тому же небритое и по которому видно, что эти ночи он не спал, ибо лицо кажется одновременно и осунувшимся, и опухшим... Гитлер молча подает руку каждому стоящему поблизости. В полной тишине — кажется, все затаили дыхание — слышно только щелканье каблуков».

После встречи Гитлер санкционировал расширение списка ликвидированных за пределы «головки штурмовиков». За компанию с руководителями СА прикончили Шлейхера, с которым Рем пытался сотрудничать, и генерала фон Бредова, начальника канцелярии рейхсвера и ближайшего друга Шлейхера, Грегора Штрассера, секретаря Папена Э. Юнга и другого его ближайшего сотрудника — фон Бозе. Самого Папена от смерти спасло заступничество Гинденбурга, против которого Гитлер не считал нужным идти. Зато убили бывшего главу баварского правительства Кара, бывшего редактора «Моей борьбы» патера Штемпфле, позднее рассорившегося с нацистами, руководителя объединения «Католическое действие» Эриха Клаузнера и некоторых других политиков и публицистов правой или центристской ориентации. Всего по официальным данным в ходе «ночи длинных ножей» и в последующие дни было убито 77 человек, по неофициальным оценкам — вдвое больше.

Черед Рема настал 1 июля. Вечером в его камеру вошли комендант концлагеря Дахау Теодор Эйкке и его адъютант Михаэль Липперт. Они положили на стол пистолет и свежий номер «Фёлькишер беобахтер», где говорилось о подавлении путча. Рему дали десять минут на размышление. Но «друг Эрнст» не захотел делать подарок «другу Адольфу» в виде собственного самоубийства. Тогда Эйкке и Липперт просто разрядили в Рема свои парабеллумы. Перед смертью Рем рванул рубашку на груди.

Заметая следы бессудных казней, Геринг уже 2 июля распорядился сжечь «все дела, связанные с акциями двух последних дней». Геббельс же запретил публиковать в газетах объявления о смерти убитых 30 июня и 1 июля. А 3 июля Гитлер легализовал расправу над штурмовиками, утвердив в рейхстаге специальный закон, звучащий следующим образом: «Меры, принятые для подавления выступлений 30 июня, 1 и 2 июля 1934 года, представлявших собой государственную измену и измену Родине, считать законными как принятые для необходимой обороны государства».

Адъютант Брюкнер представил Гитлеру в качестве доказательств разложения верхушки штурмовиков ресторанные счета, обнаруженные в берлинской штаб-квартире СА. Рем и его друзья оказались тонкими ценителями ресторанной кухни. Среди выписанных ими из-за границы деликатесов были лягушечьи окорочка, птичьи языки, акульи плавники, яйца чаек, а также старые французские вина и лучшие сорта шампанского. У вегетарианца и трезвенника Гитлера подобное гурманство и расточительство вызывало презрение. «Нет, это никакие не революционеры! Для них наша революция слишком пресная!»

13 июля Гитлер в выступлении перед рейхстагом обрушился на покойного Рема за поощрение коррупции и гомосексуализма в своем окружении. Фюрер говорил о деструктивных элементах, которые «стали революционерами, чтобы творить революцию ради революции, видя революцию в качестве перманентного состояния общества». Но революция, как подчеркнул Гитлер, не является для национал-социалистов перманентным состоянием. Он особо отметил: «Если естественному развитию народа насильно создается смертельно опасное препятствие, то искусственно прерванная эволюция может актом насилия опять открыть себе русло свободного, естественного развития. Не может быть... благоприятного развития при помощи периодически повторяющихся бунтов... В государстве есть только один носитель оружия — вермахт, и только один носитель политической воли — это национал-социалистическая партия». Фюрер дал обоснование «ночи длинных ножей»: «Бунты подавляются по извечно одинаковым железным законам. Если кто-нибудь упрекнет меня в том, что мы не провели эти дела через обычные суды, то я могу сказать только одно: в этот час я нес ответственность за судьбу немецкой нации и был в силу этого высшим судьей германского народа!.. Я приказал расстрелять главных виновников этого предательства, и я приказал выжечь каленым железом язвы внутренней заразы вплоть до здоровой ткани... Нация должна знать, что никто не имеет права безнаказанно угрожать ее существованию, а оно гарантируется ее внутренним порядком и безопасностью! И каждый должен навсегда запомнить, что, если он поднимет руку на государство, его неминуемой участью будет смерть».

Как политик Гитлер полностью переиграл как Рема, так и монархистов из окружения Гинденбурга. У вождя штурмовиков вообще не было ни какой-либо оригинальной политической программы, ни ясных представлений, каких именно целей он добивается и какие инструменты надо применить для их достижения. Для штурмовиков и членов НСДАП настоящим вождем был не Рем, а Гитлер. После падения Рема во главе СА был поставлен предатель Лутце, чьи полномочия были значительно ограничены. В частности, он уже не являлся членом кабинета. Роль же штурмовиков свелась, как Гитлер предлагал еще Рему, к допризывной подготовке молодежи и резервистов. СС и СД были выделены из состава штурмовых отрядов. С 1934-го по 1938 год численность СА сократилась с 3 до 1,2 миллиона человек, и никакой политической роли они больше не играли.