Солоневич - Константин Сапожников Страница 32

Эвакуационные списки печатались в двенадцати экземплярах. Первые три копии шли в Управление ББК, Управление БАМа и в «контрольные дела» ГУЛАГа. Они-то и подписывались начальством, ответственным за эвакуацию. Остальные использовались на месте, в том числе при организации погрузки «рабочей силы». Среди лагерников было много физически слабых, обречённых на смерть в случае отправки на БАМ в промёрзлых, продуваемых всеми ветрами вагонах. Из чувства сострадания отец и сын Солоневичи стали манипулировать со списками, «корректировать» их, чтобы задержать отправку этих потенциальных смертников.

В первых трёх экземплярах они сохраняли всё как есть, а в оставшихся «фамилии заведомо больных людей», доходяг, заменяли на вымышленные, надеясь, что «при том хаосе, который царил на лагерных пунктах, при полной путанице в колоннах и колонных списках, при обалделости и беспробудном пьянстве низовой администрации — никто не разберёт: сознательный ли это подлог, случайная ошибка или обычная урчевская путаница». На каждый список, содержавший до пятисот человек, приходилось обычно 10–15 «изъятых», спасённых от верной гибели. Наверное, до сегодняшнего дня в архивах ГУЛАГа сохраняются эти самые списки, напечатанные Иваном и Юрием Солоневичами.

С жестокостью при отборе рабочей силы на БАМ столкнулся и Борис. Иван с тревогой ожидал неприятных событий, понимая, что его брат, как врач, не может позволить подобного обращения с людьми. Так и случилось. Во время работы очередной комиссии Борис проявил принципиальность и, разругавшись с Якименко, был «понижен в должности»: его отправили заниматься санитарным оборудованием эшелонов.

Именно в эти напряжённые дни Иван встретил старого московского знакомого — Зиновия Яковлевича Гендельмана, бывшего инструктора спорта, который в числе других лагерников отправлялся на БАМ. Из-за неправильно понятого курса партии на «политизацию физкультуры» он был арестован в числе пятисот инструкторов и направлен «на перековку». Узнав о переживаниях Ивана, многоопытный и многознающий Гендельман посоветовал «решить вопрос» о Юре через председателя бамовской приёмной комиссии чекиста Чекалина, коммуниста с дореволюционным стажем, порядочного человека, который личной карьеры не сделал как раз по причине своей порядочности.

Когда ненавистный Стародубцев попытался в очередной раз включить Юрия в очередной эшелон на БАМ, Иван понял: пора действовать. Поздним вечером он отправился к Чекалину, который в полном одиночестве жил в неказистом деревенском доме за пределами лагеря.

Чекалин встретил неожиданного гостя настороженно, с парабеллумом в руке. Но разговор с чекистом стал развиваться по сценарию, подготовленному Иваном:

— Гражданин начальник, последние эшелоны составляются из людей, которые до БАМа заведомо не доедут… Я хочу предложить вам давать списки больных, которых ББК сажает в вагоны под видом здоровых.

— Вы по каким, собственно, мотивам действуете?

— По многим мотивам. В частности, и потому, что на БАМ придётся, может быть, ехать и моему сыну.

Предложенная Иваном сделка — информация о махинациях ББК с доходягами в обмен на неприкасаемость Юрия — возражений у Чекалина не вызвала. Договорились об организации бесконтактной связи, причём условия предложил Солоневич: списки с отметками о заведомо больных кандидатах на БАМ будут помещаться в уборной УРЧ — «в щели между брёвнами, над притолокой двери». Каких-либо сомнений в правомерности сделки Чекалин не испытывал: самое главное — качественно выполнить работу по подбору рабочей силы.

Сотрудничество Солоневича и Чекалина завершилось отъездом последнего на БАМ после того, как чекист окончательно убедился в том, что ББК подсовывает ему «бракованных» людей, не раз снимавшихся с этапов по состоянию здоровья.

Подпорожское отделение ББК было ликвидировано, и его имущество передано Свирьлагу. Иван и Юрий участвовали в этом процессе «на скромных амплуа „завпишмашечек“».

В середине марта 1934 года отца и сына откомандировали в Медгорское отделение ББК. Борис застрял в Погре из-за своей застарелой болезни — малярии. Прощаясь, Солоневичи договорились о дате побега — утром 28 июля: «Где бы мы ни были»…

В книге «Россия в концлагере» Иван назвал городок Медвежья Гора «столицей» не только Беломорско-Балтийского лагеря и комбината, но и всей Карелии. Экономическая жизнь региона была завязана на ББК, и Медвежья Гора была его «наиболее привилегированным пунктом», расположенным на линии Мурманской железной дороги, там, где «железка» идёт вдоль северной части Онежского озера.

Местная элита, к которой относилось высшее начальство лагеря, чекисты и их семьи, жила в прочных бревенчатых домах. В недалёком соседстве от городка располагались Центральное управление ББК, его отделы, подотделы и канцелярии. Владения Медгоры были разбросаны на десятки вёрст в радиусе, включая несколько лагерных пунктов, лесоразработки, мукомольни, мастерские и пристани, оранжерейное хозяйство лагерного совхоза «Вичка» и даже валютный магазин Торгсина.

Солоневичей определили в 3-й лагерный пункт, служивший в основном для временного «отстоя» и перераспределения «рабочего контингента». «Мы погрузились в лагерные низы, — писал Солоневич, — и почувствовали, что мы здесь находимся совсем среди своих. Мы перекладывали доски и чистили снег на дворах Управления, грузили мешки на мельнице, ломали лёд на Онежском озере, пилили и рубили дрова для чекистских квартир, расчищали подъездные пути и пристани, чистили мусорные ямы в управленческом городке».

По мнению Ивана, положение их в 3-м лагпункте было почти идеальным с учётом неплохого питания за выполненную норму и лояльного отношения начальства к заключённым. Чтобы избежать отправки в дебри медгорских владений, Иван провёл через учётно-распределительный отдел хитроумную операцию по изъятию «из нормального оборота бумажного конвейера лагерной канцелярщины» контрольных документов на себя и Юру. Жить вроде бы стало спокойнее, но ненадолго. Их затянувшееся пребывание в лагпункте было замечено, назревала скандальная ситуация с непредсказуемыми последствиями. Пришлось снова в срочном порядке искать выход, «изворачиваться», по терминологии Ивана.

Спасительным кругом могло стать трудоустройство в «Динамо». После понятных колебаний Иван отправился в отделение общества «Динамо», которое базировалось на стадионе вольного города при Медгоре во внешне невзрачных деревянных домах. Однако внутри они были обставлены по солидным московским стандартам, была даже роскошная бильярдная комната, предназначенная для отдыха руководящих динамовцев. В этой бильярдной и произошла встреча Солоневича с начальником учебной части «Динамо» Яковом Самойловичем Медоваром, одесситом, великим комбинатором «на почве спорта», и инструктором Фёдором Николаевичем Батюшковым, «вычищенным» в своё время за отклонения от партийной линии в спортивных делах.

С точки зрения Ивана, компания подобралась неплохая: у Медовара довольно быстро возникла «материально выгодная» комбинация по использованию литературных способностей Солоневича: «Я устраиваюсь в Культурно-воспитательный отдел, вы пишете инструкции и прочие бумаги, зарплату, — 150 рублей, — пополам!» Иван тоже выдвинул предложение: «Заключайте соглашение с ГУЛАГом о написании работы „Руководство по физкультурной работе в исправительно-трудовых лагерях ГПУ“. Я пишу — гонорар пополам!»