Коко Шанель - Анри Гидель Страница 32

Но как бы там ни было, она долее не могла оставаться у Боя в квартире на бульваре Малешерб. При посредничестве Миси она нанимает меблированную квартиру близ моста Альма, в доме 46 по набережной Билли (ныне набережная Токио). Это была простая квартира на первом этаже, но с весьма любопытной обстановкой. Альков, равно как и передняя, сплошь увешан зеркалами; плафон покрыт черным как смоль, блестящим лаком, а надо всем властвовал, следя неотвязным взором, золоченый Будда.

Этот декор надолго западет в душу Габриель, и она будет в течение всей жизни, переезжая на новые квартиры, воспроизводить его детали и элементы в их интерьерах. Ее, плененную болезненными воспоминаниями о Бое, будет неотвязно преследовать его образ мышления…

* * *

В эту эпоху Париж уже не был тем прежним, довоенным городом-праздником, и еще менее он напоминал город света. Чтобы пилотам вражеских бомбардировщиков не так-то легко было найти столицу, стекла фонарей закрасили синим, и оттого свет их сделался призрачным и зловещим.

Однажды в марте 1918 года парижан потрясло непонятное событие: 23-го числа на город упало восемнадцать бомб, унеся жизни пятнадцати человек и ранив тридцать; при этом никаких немецких летательных аппаратов в небе не было. А случилось вот что: немцы, войска которых стояли в 120 километрах от Парижа, соорудили пушку с невиданной дотоле дальнобойностью. Следовательно, то, что парижане приняли за авиабомбы, оказалось артиллерийскими снарядами. Пушка «Большая Берта», названная так в честь супруги конструктора, мадам Крупп фон Болен, была установлена в лесу Сен-Гобен, в окрестностях Суассона. У нее был 240-й калибр, а ствол такой длины, что требовался специальный стальной костыль, чтобы он не переломился пополам. Еще большая трагедия случилась 29 марта: снаряд попал в церковь Сен-Жерве, что позади ратуши, как раз во время службы на Страстную пятницу. Под рухнувшим сводом погибли восемьдесят верующих и ранены еще двести… Обычно эти снаряды разрушали только верхнюю часть здания, и те, кто имел средства, переселялись в нижние – с первого по четвертый – этажи парижских гостиниц, как, например, отель «Мерис» или «Терминюс»; другие же во множестве покидали Париж. Опасность была тем страшней, что никакая сирена не могла предупредить парижан о начале обстрела, чтобы те успели укрыться в убежищах. Кроме того, в налетах на Париж участвовали «готы» – большие двухмоторные трехместные бомбардировщики, которые в хорошую погоду всякий раз примерно к одиннадцати вечера несли столице свой смертоносный груз. Их белесые с черными крестами силуэты вырисовывались в перекрестье лучей прожекторов – это стало аттракционом для парижских зевак, которые либо не сознавали опасности, либо решили: чему быть, того не миновать. Эта публика собиралась кучами на парижских мостах, чтобы получить более полное впечатление от изысканного зрелища.

Для тех, кто любит театр, но не настолько, чтобы рисковать жизнью, изобретательный Гюстав Кенсон оборудовал в подвальном помещении зал на 400 мест. Зал так и назывался – «Абри», что значит «Убежище», и театралы аплодировали в нем премьере оперетты «Фифи»…

Габриель не забыла о тех своих клиентках, кого рев сирен внезапно загонял в подвалы. Она придумала для них специальную пижаму из белого или бордового атласа. Таким образом дамы, отказавшись от ночных сорочек, оставались по-прежнему соблазнительными даже в совершенно не подобающей для этого обстановке.

По-прежнему чуткая к реальным условиям, в которых приходилось жить женщинам ее эпохи, Габриель обратила внимание, что за отсутствием «механиков» (то есть шоферов), которые все были мобилизованы на фронт, ее клиенткам много приходится бегать на своих двоих. Она сшила для них прорезиненные плащи-дождевики на манер шоферских; эти плащи были снабжены широкими карманами и быстро застегивались. Коко решила их в черном, белом, розовом или синем… Это был мировой триумф: в Соединенных Штатах, в Бразилии, в Аргентине их расхватывали, как горячие пирожки.

Тем временем дела Франции шли далеко не так успешно. Между мартом и июлем 1918 года Людендорф предпринял четыре массированных наступления, в результате чего немецкие войска достигли леса Виллер-Коттре, в 65 километрах от Парижа… Ситуация почти вернулась к состоянию на сентябрь 1914 года. Миллион парижан покинули город. Англичане организовали посадку своих войск обратно на суда в портах Кале и Булонь – Дюнкерк оказался слишком близко от линии фронта. В чем же причины такого поражения? Их легко было предвидеть: Германия смогла бросить на Францию множество закаленных в боях дивизий, высвобожденных в результате выхода русских из войны. Американцы же смогли эффективно выступить на стороне союзников лишь в начале августа…

В течение лета 1918-го Коко, помимо поездок по профессиональной надобности в Довиль и Биарриц, отправилась для прохождения курса лечения в Юриаж, что в Изере. Там ею увлекся драматург Анри Бернштейн. Коко и Анри устроились на «Вилле садов», где поселилась также Надин де Ротшильд. ^[35] Был ли Бернштейн любовником Габриель? Этого нам не узнать. Но факт тот, что победам этого страдавшего булимией донжуана было несть числа. И можно предположить, что поступок Боя по отношению к Коко позволил ей вернуть себе свободу.

Значит, приключение между ними вполне могло иметь место. Известно также, что в гости к мужу на восемь дней приезжали Антуанетта Бернштейн с дочерью Жоржеттой; взаимопонимание между мадам Бернштейн и Коко было удивительным. На фотографиях той поры все трое запечатлены одетыми в те самые знаменитые пижамы из белого атласа, которые Коко ввела в моду. Эти пижамы уже «унисекс», как теперь говорят; но на сей раз они сшиты для прогулок под ласковым солнцем, а не для пребывания в мрачных бомбоубежищах, как было бы несколько месяцев назад. Не стоит удивляться теплоте отношений между Антуанеттой и Габриель. Габриель уже была знакома с четой Бернштейн и, в частности, с Антуанеттой, которая была ее клиенткой в Довиле и Париже, перед тем как вышла замуж в 1915 году. Было ли, не было между Бернштейном и Габриель короткого приключения, но и после отдыха на курорте они продолжали встречаться и переписываться. Габриель даже сделалась сердечной советчицей более молодой, чем она, Антуанетты, о чем свидетельствуют многочисленные письма Габриель, сохраненные дочерью драматурга, мадам Жорж Бернштейн-Грубер. Две корреспондентки сочувственно относились друг к другу еще и потому, что у обеих был опыт отношений с мужчинами одного типа, совершенно неспособных на верность. Со своей стороны, Анри Бернштейн любезно предупредил о том Антуанетту еще до того, как они стали женихом и невестой: такой «артист», как он, никогда не сможет быть мужчиной для одной женщины, иначе он попросту «умрет для своего искусства». Но это не мешало ему питать к ней «несказанную нежность». А что касается Боя, то он не делал даже попыток сказать в свое оправдание, что он «артист», что он принадлежит к той же самой породе мужчин, и не скрывал этого.

Итак, когда впоследствии Бернштейн изменил Антуанетте с Одеттой Перейр, Коко своими письмами пришла на помощь молодой женщине, утешая ее, расточая слова воодушевления: «Все не так страшно, крошка моя Антуанетта, будущее – оно в ваших руках! Чаще думайте, думайте об этом! (…) Не утомляйте себя, думайте о том, чтобы быть красивой! Это тоже не следует недооценивать».