Маршак - Матвей Гейзер Страница 32

Ибо данные все есть. Любим мы друг друга сильно. Оба мы правдивы. Оба очень молоды и, не убегая от жизни, хотим узнать ее всю, учимся у нее. Оба свободны и так сильны духовно, что можем быть одиноки. Одиноки, даже будучи вместе, вдвоем. Ведь не всегда люди близкие открыты друг для друга. Это бывает только минутами. Это большое счастье, когда так бывает.

А главное: ценить друг друга и видеть другого не в мелочах, а в целом.

Но увидим, увидим. Я надеюсь на себя, на свою волю, которая окрепнет в первые же минуты свободного и разумного существования, надеюсь на вкус и такт и мою любовь к тебе. И жизнь — она ведь великая учительница…

P. S. Никому не говори, что… Для всех посторонних я всегда самый счастливый и веселый человек».

Письма Маршака к Софье Михайловне — это удивительный эпистолярный роман.

Вот отрывок из другого письма: «…Как проходят твои дни? Серьезно, хорошо, красиво? Есть ли у тебя хорошие книги? Бываешь ли иногда на концертах? Помнишь ли, что в Петербурге находится великолепный Эрмитаж? Туда лучше всего отправляйся одна, даже в том случае, если кто-нибудь рекомендует тебе свои услуги в качестве „знатока“ картин или чего-нибудь другого. Пойди одна или с какой-нибудь скромной и молчаливой подругой. Там в музее отметь, что отметится, пойми, что поймется…

…Я здоров. Только грущу очень: и по тебе, да и вообще грущу.

Воля вольная, которую я так почувствовал на пароходе, когда провожал тебя, опять стала для меня чем-то далеким и полузабытым.

А ведь это была моя, совсем мне по характеру и по вкусу обстановка.

Чувствую себя хорошо во время хорошей музыки, прогулок, когда работаю и доволен своей работой…

Музыка, книги, впечатления — все это только толчки для нашей интенсивной внутренней работы — в себе.

И, Сонечка, мы даже будем вместе только для того, чтобы каждый из нас дал другому новую энергию для всестороннего, полного развития его индивидуальности, его способностей и дарований.

Опять, как всегда, я как будто поучаю тебя чему-то. Но это не так. Просто теперь я больше, чем когда-либо, задумываюсь о том, какое течение примет в дальнейшем моя жизнь и наша жизнь вместе. Поверь, что в этих моих письмах ты не найдешь ни одной общей фразы, ни одного непрочувствованного места…

…Верь мне всегда. Пусть у тебя не будет недоверчивости и, не дай бог, подозрений.

Жизнь не без облаков, не без туманов. Но какие бы ни были облака или туманы, даже самые страшные, — ты будешь свято верить, что наше солнце все-таки выглянет.

Молод я, во многом — что касается меня самого — не разобрался, но одну черту я подлинно открыл в себе: это-верность близкому человеку. Но и на какие-то падения я иногда способен.

Но мы много, часто говорили с тобой об этом. Может быть, я даже клевещу на себя… я только хочу, чтобы наши глубокие-глубокие отношения не зависели от случайностей, от чего-то, что иногда вне нас.

Может быть, так нельзя говорить милой девушке, милой невесте, — напротив, надо заботиться о том, чтобы с ее лица не сходила радостная улыбка, чтобы ее глаза смотрели весело, смело и безмятежно.

И ты, читая эти строки и любя меня, будешь светлой, безмятежной и радостной…»

Были, разумеется, и препятствия — вечная тема Монтекки и Капулетти, но в отличие от Ромео и Джульетты, роман Самуила Маршака с Софьей Мильвидской оказался счастливым. В декабре 1911 года Самуил снял квартиру в Петербурге на Бронницкой.«…Вчера переехал на Бронницкую, откуда и пишу тебе. Комнаты мне нравятся. Одно нехорошо: ночью было очень холодно, несмотря на то, что вечером топили.

Хозяйка уверяет, что, во-первых, в комнате было тепло, а во-вторых, было холодно только оттого, что в комнатах с 17 декабря никто не жил.

Проведу здесь еще одну ночь — и, если опять будет холодно, не знаю, что и делать…

…Настроение хорошее. Дни солнечные и морозные. Сегодня был какой-то прозрачно-белый и строгий рассвет.

Перед сном я на мгновение со свечой зашел в твою комнату — и казалось мне, что мы уже долго-долго живем вместе, а вот теперь ты уехала, и не слышно твоего ровного дыхания.

У Немировского был вчера вечером в первый раз за все время (после первого посещения). Он поправляется. Как только я вошел, мы оба — с места в карьер — заговорили о Пушкине, о Нащокине, о Жуковском, о Бетховене, о Родене. — „О Шиллере, о славе, о любви“, как резюмировал подобные разговоры Пушкин. Иногда о таких вещах поговорить невредно…

Сейчас я ничего не пишу и душевно счастлив, как вегетарьянец, который „никого не ест“. Писанье — серебро, а молчанье — золото. Отдохну, а потом, авось, напишу что-нибудь хорошее…

Я по-прежнему на улицу не выхожу. Простуда самая легкая, но я не хочу рисковать, да и отдохнуть не мешает. Понемногу читаю: то Пушкина (в Брокгаузовском издании), то „Амура и Психею“ — сладострастную поэму, прообраз нашего современного романа — латинского поэта Апулея — правда, в очень плохом переводе. Писать еще не хочется. Вот только письма — тебе!

…Я отдал паспорт, а вернется он не раньше воскресенья — понедельника. Как бы из-за этого не вышло еще новой задержки с нашим венчанием. Но во всяком случае к этому времени будь в Петербурге. Хотелось бы мне, чтобы наша любовь вышла наконец из этого мрачного фазиса — посторонних вмешательств и помех. Глубокое, интимное чувство так нуждается в замкнутой интимной обстановке. Вот в чем преимущество так называемой „свободной любви“ в благородном ее смысле. Но не об этом речь. Пусть нас с тобой оставят поскорее в покое!

…Вчера пришли Годин с Андрусоном — и мы читали Пушкина и Тютчева. Оба они нашли, что вечер проведен прекрасно. Сегодня вечером жду Мальчевского. Расскажет, как провел лето на Ледовитом океане…»

13 января 1912 года Софья Михайловна и Самуил Яковлевич поженились. Ближайшие планы их были достаточно определены. Решили поехать в Англию учиться английскому языку и завершить образование. А пока почти ежедневно в различных периодических изданиях публиковались заметки, статьи, фельетоны Маршака под разными псевдонимами. Очень редко он подписывался под ними собственной фамилией. Быть может, это будет интересно исследователям, изучающим не только творчество Маршака, но и тот мозаичный период русской литературы и публицистики. Вот один из стихотворных фельетонов Маршака, написанный в 1912 году в связи с приездом на гастроли в Петербург Айседоры Дункан: