Шкура дьявола - Алексей Шерстобитов Страница 32

Появился «Усатый», заходя в проем ворот, что-то бурно объяснял, а обратив внимание на меня проорал:

– Щааа, братуха, все будет пучком… – везут твою телку, везут!!!.. – Слюни размазались по его лицу, он был явно неадекватен, весь почесываясь и ненадолго «залипая» – явно под «герычем». То, что он сказал, пронзило болью все тело – она будто ждала этого момента, что бы усилить воздействие задуманного. Я забыл вообще обо всем, даже о том, что жена была на даче с тестем, приехавшим с тещей на выходные из Ленинграда и с моим отцом, они как раз привезли деньги. Эти бы мужики глотки перегрызли за Ию. Но кто знает… – мало ли что!

Подлетевшая БМВ в «третьем» кузове, вся в пыли, будто и правда из-за города, остановилась ровно напротив открытых ворот ангара, в поле моего зрения, на заднем сидении явно была женщина и явно блондинка, но понять кто, я не мог – на голову ей был надет бумажный мешок от картошки, а руки надежно привязаны к ручке над дверью, которую уже открыли: на ней были джинсы и блузка, точь в точь как у жены, каких, правда, было много по всей Москве. Материя на груди разорвана до половины и виднелся синяк в половину груди, ноги босые, без обуви, открытые части предплечий в кровоподтеках и ссадинах.

Женщина, почувствовав близость истязателей залилась истошным рыданием и забилась в истерике. У меня не было даже мысли, что это могла быть не Ия, а несчастная проститутка, впрочем из приличных, просто отказавшаяся обслуживать весь этот табун…

В глазах помутнело, я рванулся что было сил, что-то хрустнуло и явно не балка, и не цепь, сознание опять провалилось от резкой боли, но быстро вернулось… Мозг работал лихорадочно, подталкивая к единственно разумному в этой ситуации – согласиться, если еще не поздно. Даже одна капелька слез на глазах любимой, не стоила жизни какого-то там «Филина»!

Ужасен и почти непреодолим неожиданный переход от существования, пусть непростого, но независимого и не угрожающего сиюминутной расправой, к границе, воняющей смертью, страхом и кровь. Вдвойне ужаснее, если ты совершенно бессилен, а перечисленное уже заграбастало своими грязными лапами ту, важнее которой в твоей жизни нет ничего; ту, что и есть вся твоя жизнь; ту, без которой нет ни света, ни воздуха, ни существования – ничего!

Ни нужно времени для осознания происходящего, ты объят всеми страхами сразу; все боли окутали, пронзили и обожгли твой мозг и тело; все слабости навалились разом… Ты кричишь, но никто не слышит, потому что орут твои умирающая душа, обманутая честь, поруганная совесть; ты грызешь свои губы, жилы и кровеносные сосуды, но они по-прежнему целы, потому что по-настоящему разрывается на части ее тело, которого касаются чужие руки, которые она никогда не допустила бы себя; гадкие слова, нагло издевающиеся, пошло вторящие пыткам и диссонирующие наслаждением злобой и садизмом с твоими муками и ее страданиями…

Ты перестаешь быть человеком, ты перестаешь мыслить как гомо сапиенс, ты сам становишься воплощением зла и мести в одном, бурлящем смешанной лавою, кувшине. Ты не потерял, ты потерян сам, для всего что было дорого; чем ты жил; чему радовался; чем был счастлив, обретая в виде замещения ушедшего из потайных и самых ценных хранилищ души доброго и хорошего, злое и мерзкое. Это потребует очищения… – очищения жертвоприношениями и понятно какими.

Ты сгораешь дотла, горишь и после, обжигая все, чего можешь коснуться, становясь пеплом, из чего, с замесом на слезах, горя и переживаний, сам же ваяешь оружие мести, которое может быть безграничным, как и твоя сегодняшняя боль…, а боль от того, что видел сейчас, границ не имела, Она не имела ничего – ничем становился и я…

… Девушку, не отвязывая от ручки, за ноги выволокли из машины и растянув ноги в разные стороны, буквально на весу, начали срывать брюки. Веревки, стягивающие запястья, местами разрывали и без того натертую кожу, сжатые пальцы и до крови впившиеся в свою кожу ногти, показывали что приходится ей переживать, она просто выла, мотая головой и извиваясь телом.

Куча ублюдков собралась вокруг, но расположившись так, чтобы я все видел. Кроме разорванной блузки на ней не осталось ничего. «Усатый», было «залипший» под действием наркотика, вышел из транса, подошел и выпуская клуб дыма прямо мне в лицо, с улыбкой нарочито уважительно произнес:

– Господин старший лейтенант, вы будете первым по праву супружества или мы-с начнем-с?… Хотя, впрочем ты, сучара, там уже был… – Звонок монстра-телефона сбил его с мысли, и он проорал в трубку:

– Гооовооориии!.. – И осекшись прозвучавшим на другом конце голосе, уже более спокойно и даже, я бы сказал, испуганно:

– О, «Гриня», брааатулееец, а мы тут забавляемся…, телку «Солдата» во все щели… – ладная сучка, только начали, хош тебе свежачек оставим… дак ты…, да молчу…, да тут он висит…, все застыли!!! Брат…, че орать то…?… – И положив трубку:

– Ща приедет, и продолжим веселие… Пацаны погодьте ка пока, «Северный» едет, че тооо… в огорчухе… – Я понял что появился шанс, хотел помолиться, но не умел и не знал как. Боль сняло как рукой, от куда-то появились силы, и подозвав задумавшегося Юрка, прошептал:

– «Ус», тебе конец, лучше убей, скотина! Отпусти ее, гад!.. – Но сказал это так слабо, что сам не поверил в угрозы.

Время мучительно тянулось, внутри все горело, я пытался позвать девушку, пологая, что это Ия:

– Малыш, Малыш!.. – Но все, что смог произнести был лишь полушепот, который сам еле слышал.

Пока эти «недолюди» пытались насиловать, как мне казалось мою жену, я успел несколько раз сказать, что согласен сделать все, что они скажут, только чтобы отпустили ее, я обещал сделать все, что они попросят: убить, сесть за кого угодно и на сколько угодно, мне было уже все равно – ибо у каждого есть своя цена, моя «стояла» не на мне, но на каждом волоске моей любимой девочки и моего маленького сына. Именно сейчас, на этой дыбе, на которой запеклась кровь моих предшественников, закончивших не известно чем и не известно где, я понастоящему ощутил, что значат для меня эти два человека, и я не задумываясь пустил бы сейчас пулю себе лоб, если бы мне хотя бы пообещали надежду на их спасение. Вся в пыли, нагая, избитая, с вывернутыми в запястьях и пристегнутыми, почти к крыше, изнутри руками, она полусидела, полувисела, пытаясь вжаться всем телом в металл кузова автомобиля. Ноги: одна согнутая в коленном суставе, по всей видимости и бывшая опорой, вторая – не естественно вывернутая по оси, с кожей, будто разодранной чьими-то когтями. Она уже не пыталась свести их вместе, чтобы прикрыть кровоточащее лоно. Все это создавало картину ужасно не привлекательную, а для меня невозможно – мучительную.

Но этим, еле сдерживающимся «животным», было по всей видимости наплевать, напротив, они с жадностью поглощали каждый малюсенький кусочек видимого представшего перед ними мучения беззащитного человека, возможно этими беззащитностью и доступностью, и возбуждаясь.

Дай им волю, и они не оставили бы от девушки и перышка, пусть и понимающей, что ее профессия подразумевает подобные риски, но всегда, как и любой из нас, верящий, что минует меня чаша сея…