Драккары Одина - Андрей Зайцев Страница 32

— Так поступали бы и наши люди, — заметил Олаф. — Но к нам приходит очень мало кораблей.

— Ты прав, — кивнул викинг. — Однако многое зависит от того, чей это корабль... — ему вдруг вспомнился «Эйктюрмир» и то, как они поступили с этим чужим судном. — Если бы можно было вернуться назад, я бы многое изменил в своей жизни. Но так не бывает. Запомни, Олаф! Никогда не убивай безоружных и тех, кто просит пощады. Слышал я, как один скальд рассказывал историю о воине Сигурде, который владел сокровищами Нибелунгов.

— А кто это? — Олаф затаил дыхание, прислушиваясь к рассказу наставника. В словах викинга, так много повидав­шего на своем веку, заключалась какая-то особая прелесть, очарование чем-то очень далеким, волнующим кровь не хуже крепкого эля.

— Люди тумана... — ответил Хафтур, вспоминая все. что слышал об этом.

— Люди тумана?

— Думаю, это даже не люди, а духи, — добавил викинг, вглядываясь в огонь. Там, в глубине пламени, будто оживали древние предания. — Но я сейчас не про них. Так вот, этого Сигурда предательски убили ударом в спину.

— Кто убил?

— Какой-то воин... — Хафтур помедлил. — Это все проис­ходило в Бургундии, а тамошнего короля звали Гюнтер. Главное же, Олаф, то, что убийца и все, кто помогал ему, умерли позже мучительной смертью...

— Им залили в рот расплавленный свинец и оставили умирать в глубокой яме? — поделился юноша своими пред­ставлениями о мучительной смерти.

— Что-то вроде этого, — кивнул Хафтур, подзабыв подроб­ности, а может, никогда и не слышавший конца этой кровавой истории, за много лет поменявшей множество рассказчиков и, как водится, изменившей свой первоначальный вид.

— А почему Сигурд владел сокровищами духов? Разве такое может быть? — удивился Олаф.

— Этого я не знаю, — сказал викинг, подцепив ножом кусок мяса и подогревая его над костром. Помню только, что гуннский вождь Атли был как-то замешан в этом деле... Давай подкрепимся и будем спать. Завтра у нас долгий путь...

* * *

Одному из тралей ярла Стейнара, финну Айво, сильно намаявшемуся за день, снилось, будто сидит он в шатре свое­го племени, искусно сшитом из шкур зверей, а перед ним лежит кусок прожаренной оленины. Айво в нетерпении хва­тает кусок и начинает торопливо есть, боясь, чтобы кто-нибудь не пришел и не отнял его. С тех пор как он попал к свеям, а от них — к норвегам, ему не доводилось есть оленину... Вдруг полы шатра распахиваются, и внутрь забирается бурый медведь. Айво от страха не может шелохнуться, смотрит на медведя, ожидая, что будет. А медведь говорит человеческим голосом: «Айво, дай мне кусок, который ты держишь в руке». Айво отдает мясо, так и не насытившись. Медведь же, сожрав кусок в мгновение ока, говорит дальше: «Ты, Айво, несмышленыш... Думаешь, что друг твой, Олаф, утонул в море, а он живой, в той земле, которая находится рядом с землей бледных ла­пландцев...». — «А что он там делает?» — спрашивает Айво. — «Он ест усатых морских зверей, и хочет перейти Большую Гору...» «А я когда-нибудь увижу его?» — «Ты увидишь его в тот день, когда поклонник Белого Бога увидит жабу в своей чашке...» А потом медведь вдруг превратился в старого финна, который усмехнулся Айво, и тут же пропал. И понял Айво, что это был бог Укко, принявший облик медведя...

Айво проснулся в холодном поту, сердце стучит, в горле пересохло, несмотря на то, что ночи стали холодней. Из головы его все не шли слова, которые он услышал... Олаф жив! Но как такое возможно? Рыбаки уверяли: после того как пропали Хафтур и Олаф, они обыскали все побережье вокруг фьорда. Лодка — не корабль. На ней далеко упльпь нельзя. Значит, надежды никакой... Но как же сон, бог Укко, который не при­ходит попусту? Был ли этот сон вещим? Как узнать? Айво во­рочался в постели чуть не до самого утра. Заснул, утомленный переживаниями. Но долго спать ему не пришлось. Чуть ли не над самым ухом заблеяла коза. Начинался новый день...

На туне ^[22] Айво встретил Карна, несущего из кузницы два меча для дружинников ярла. С некоторых пор ромей стал гораздо более разговорчивым с ним. Айво не мог понять, в чем дело?

— Что, Айво, — начал с привычным высокомерием бывший житель Константинополя. — Скучаешь по своему другу?

— Может, и так, — согласился финн. — Разве это что-то изменит?

— Верно, — кивнул Карн, внимательно глядя собеседнику в серые глаза. — Он теперь далеко отсюда. Очень далеко.

— А ты разве можешь знать, где он сейчас? — Айво всегда с некоторой опаской разговаривал с Карном. Тот знал куда больше него. Жил в самом Миклагарде, про который говорили, что этот город выше самого Рима. Город... Как люди могли строить большие дома из камня? Как такое возможно?

— Я знаю, где он сейчас, — проговорил Карн, как будто что-то тая про себя.

— И где же? — замер Айво, вспомнив о своем сне. Только сейчас до него дошло, что Карн, может быть, и есть тот самый поклонник Белого Бога, о котором сказал бог Укко.

— А ты когда-нибудь слышал о Страшном суде? — усмех­нулся Карн, прямо не отвечая на вопрос.

— Это что-то вроде Большого тинга ^[23] ?

— Да, да, — продолжал насмешливо Карн. — А готов ли ты, Айво, предстать перед Страшным судом?

— Ты забываешь, что тралям нечего делать на тинге, — напомнил финн.

— Это будет совсем другой тинг, — бывший византиец как будто забавлялся. — Там нет различий, траль или свободный, богатый или бедный.

— О чем ты говоришь? — Айво с трудом понимал Карна, и ему начало казаться, что тот попросту сходит с ума.

— Все, что я говорю, — истина!

— Истина? — переспросил Айво. Это норвежское слово он не понимал, но догадывался, что оно означает скрытую правду. То, чего нет на поверхности, но скрыто внутри. Шаманы его племени называли это сутью.

— Да, это истина! — с плохо скрываемым торжеством кив­нул Карн, хотя финн и не понимал его причины. Для Карна этот нескладный долговязый раб был еще более темным язычником, нежели местные жители. И большим удовольствием было на­слаждаться его суеверным страхом перед неизвестным...

— Ты ответишь, Айво, даже за то, что когда-то украл у меня медовую лепешку!

— Но я не крал у тебя никакой лепешки! — возмутился Айво.

— Правда? — тихий вкрадчивый голос Карна проникал в его душу, казалось, еще немного, и он выложит этому смуглому человечку все сокровенные тайны своей недолгой жизни.

— Эй! — вдруг раздался громкий голос, который оба хорошо знали. — Не пора ли тебе угомониться, христианская собака?