Иллюзионист - Анита Мейсон Страница 32

Кефа сделал паузу.

— Он был моим другом, — сказал он.

Его голос дрогнул. Он опустил голову. Когда он снова ее поднял, его глаза сияли. Симон не мог понять, то ли от радости, то ли от слез.

— Слава Господу! — выкрикнул Кефа. — Потому что затем случилась самая прекрасная вещь со времени сотворения мира. Сам Господь воскресил этого человека из мертвых. Он вернул его к нам из могилы. Этот человек жив, он среди нас, он ходит и говорит. Мы видели его.

По площади пробежал вздох, подобный дуновению осеннего ветра.

— Вы понимаете, что это значит? — грозно вопрошал Кефа, и его взгляд прожигал толпу. Потом он улыбнулся. — Нет, — тихо сказал он, — кто из нас может это понять? Я только знаю, что это значит для меня. Это значит, что мой учитель и друг, человек, которого я знал и с которым делил хлеб, жив и находится на Небесах, в облике сияющем, как у ангела, в облике, в котором мне посчастливилось его видеть во время его земной жизни, и в этом облике, который дал ему Господь, он получил власть над всеми вещами, и их неминуемым концом, и власть вершить суд над душами людей.

Его голос снова зазвенел торжествующе.

— И у него есть право судить, потому что только он один был оценен достойно. И у него есть право судить, потому что он первым пришел спасать. Вот, друзья мои, мой Спаситель. Я призываю его в ваши сердца, я прошу от вашего имени.

Он сошел со ступеней и начал двигаться сквозь толпу, кладя руки на голову каждого, кто вставал перед ним на колени. Он прошел сквозь толпу, улыбаясь, благословляя, прикасаясь к людям. За его спиной царила тишина, сравнимая только с тишиной в момент Сотворения мира: такая насыщенная, что может вот-вот взорваться.

И взорвалась.

Люди кричали, рыдали, выли. Они рвали на себе волосы и содрогались, осыпали сами себя побоями. Они стонали, смеялись, обнимали друг друга и выкрикивали что-то непонятное. Площадь заполнилась хаосом голосов, кричащих в возбуждении непонятные слова. Симон озирался в изумлении и шоке. Они были не в себе.

Он едва сообразил пригнуть колени, когда Кефа подошел к нему. Тот долго не отпускал рук с его головы. Казалось, их тяжесть была тенью тяжести такой громадной, что выдержать ее невозможно. Руки задержались на его голове, потом двинулись дальше.

Он погрузился в прохладу покоя. Но не успел он вкусить его, как стал подниматься вверх к хаосу голосов, который возносил его все выше на волнах звука, пока ему не показалось, что он летит. На миг его пронзило чувство паники, а затем он рассмеялся, потому что вряд ли Бог упустил бы такой шанс сыграть с ним шутку. Он смеялся и смеялся, по его щекам катились слезы, смеялся от радости ощущения удивительной свободы и своей полной беспомощности, шут Бога, Божья игрушка, Его собственность.

— Как вы это делаете? — спросил Симон.

— Что делаю? — сказал Кефа. — Возьми оливу, они очень хороши.

— Вселяете дух в сотни людей, — сказал Симон. — Я ничего подобного раньше не видел.

— Да, вряд ли, — сказал Кефа, жуя.

Потом он сказал:

— Ты никогда не обретешь его.

— Не обрету чего? — удивленно сказал Симон.

— Покоя. Ты испробуешь его, и он снова уйдет, потому что ты отгоняешь его от себя. Слишком много вопросов. Филипп рассказал мне. Ты перестал их задавать на какое-то время, а теперь принялся снова. Как я вселяю Дух? Я не знаю, как я это делаю. Мне было обещано, что я смогу это делать, и я могу. Я призываю его, и он нисходит. Вот и все.

Он добавил еще одну косточку от оливы к небольшой кучке, образовавшейся перед ним, и улыбнулся. Где-то вдалеке играли дети.

— Вы можете передать этот свой дар вселять дух другим? — спросил Симон.

— Могу, — сказал Кефа.

— Вы передадите его мне?

В первый раз он услышал, как этот человек смеется. Это был громкий раскатистый смех. Он распугал ласточек, и дети перестали играть. Кефа долго смеялся.

— Нет, — наконец сказал он, утирая глаза. Симон покраснел.

— Не надо мне было смеяться над тобой, — сказал Кефа. — Но ты и вправду ничего не понимаешь. Ты по-прежнему думаешь как маг. Видишь ли, то, что ты видел вчера, не было фокусом мага.

— Вызывание духа никогда не было фокусом, — холодно сказал Симон.

— Прошу прощения, но я плохо разбираюсь в магии.

— Но ваш учитель был магом, — возразил Симон.

— Конечно нет.

— Разве превращение воды в вино не было магией? Да это первый же фокус в любом учебнике!

— Это было чудом, — сказал Кефа.

— А в чем разница?

— Чудеса творятся волей Бога. Магия исполняется с помощью демонов.

— Одно и то же может быть исполнено волей Бога или волей демона?

— Конечно. Демоны очень ловкие обманщики.

— Хорошо, когда вы видите такое, откуда вы знаете, что это — чудо или магия?

— Очень просто, — сказал Кефа. — Если исполнитель один из нас, он взывает к духу Бога, и это — чудо. Если он не один из нас, ему помогают демоны, и это — магия.

— Вы это серьезно? — сказал Симон.

— Совершенно серьезно, — сказал Кефа. — Это серьезная вещь. Демоны обожают обманывать. Многие верят в так называемые чудеса, которые не что иное, как просто магия и оскорбление Бога.

— Понятно, — сказал Симон.

Какое-то время они сидели в тишине. Казалось, все было сказано.

В конце концов Симон рискнул:

— Я полагаю, никакого тайного учения нет?

— Нет-нет, — сказал Кефа. — Конечно нет. Ничего такого.

— Понятно, — сказал Симон.

Они посидели еще немного. Наконец Симон сказал:

— Хорошо. Благодарю вас.

Он встал. Уже уходя, он вспомнил, что так и не спросил у Кефы, о чем собирался спросить. В сложившихся обстоятельствах он сомневался, что ответ удовлетворит его, но не спросить было бы обидно.

— Можно задать вам еще один вопрос?

— Конечно, — кивнул Кефа.

— Когда Иешуа узнал о своей будущей смерти, что он сказал?

— Он сказал, что должен принять смерть, — ответил Кефа, и лицо его опечалилось от воспоминаний.

— Откуда он знал? Что побудило его сказать это?

У Кефы вырвался смешок:

— Обычно ему не надо было ждать подсказки. Однако я думаю…

Он уставился в пространство. Перед его внутренним взором явно вставала какая-то картина.

— Ну? — сказал Симон.

— Я думаю, это было нужно, чтобы исправить неправильные представления, которое могли у нас быть. Видишь ли, мы тогда только начали понимать, кем он был. Мы впервые заговорили об этом.