Огнем и мечом. Россия между "польским орлом" и "шведским львом". 1512-1634 гг. - Александр Путятин Страница 31

На что рассчитывал Ян Замойский, даже в этом послании не потрудившийся выписать Ивану IV хотя бы краткий царский титул, понять сложно — разве что на слепую удачу. Но его наивная уловка не сработала. Шуйский сразу заявил, что ларец «с обманом», и велел найти «мастеров, которые ларцы отпирают». Псковский умелец вскрывал адскую машинку вдали от воеводской избы. В ларце он нашел «двадцать четыре самопала, занаряженных на все четыре стороны, наверх же взсыпано с пуд зелья». Замки пистолетов были взведены и соединялись ремешками с запором ларца. Стоило только приоткрыть крышку, как спускались курки. Одновременно с пистолетным залпом срабатывал механизм, поджигающий порох.

Этот террористический акт поляки пытались провести формально уже в невоенное время, потому что еще 6 января 1582 года в деревне Киверова Гора между Россией и Речью Посполитой был заключен очередной договор о перемирии сроком на десять лет. В историю он вошел как Ям-Запольский, по названию расположенной на дороге из Новгорода в Великие Луки деревни Запольный Ям, у которой 13 декабря 1581 года съехались русские и польские послы, чтобы начать переговоры. Польшу на этой встрече представляли воевода Януш Шбаражский, гетман Криштоф Радзивилл и секретарь Михаил Гарабурда. С русской стороны были князь Дмитрий Елецкий и печатник Роман Олферьев-Безнин. В качестве посредника присутствовал посол папы Григория XII при дворе русского царя Антонио Поссевино.

Приехав на встречу, послы увидели, что Запольный Ям сожжен во время боевых действий. И все дальнейшие переговоры проходили в 15 километрах от него, в Киверовой Горе. Обсуждение шло настолько бурно, что о переносе места заседаний в русских документах упомянуть забыли, а потому в историю этот договор вошел под именем сгоревшей деревни, где произошла первая встреча. Причем деревня, с легкой руки историка С.М. Соловьева, была еще и переименована из Запольного Яма в Ям-Запольский.

По условиям перемирия Россия отказывалась в пользу Речи Посполитой от всех недавних приобретений в Прибалтике, а также от владений своих тамошних вассалов и союзников: от Курляндии, от 40 городов в Ливонии. Польша получала также Полоцк с уездом и Вележ с округой. Зато она возвращала царю многие русские города, захваченные королем в последние три года войны: Опочку, Порохов, Великие Луки, Невель, Холм, Себеж и другие.

В русском экземпляре договора за Иваном Грозным сохранялся титул царя, в польском — его не было. В царском варианте Иван IV именовался также «властитель Ливонские и Смоленский», в королевском — «Ливонским» значился Баторий, а титул «Смоленский» не упоминался вовсе. «В первый раз мы заключили мир столь безвыгодный, едва не бесчестный с Ливонией, — писал об этом событии Н.М. Карамзин, — и если удерживались еще в своих древних пределах, не отдали и более, то честь принадлежит Пскову: он, как твердый оплот, сокрушил непобедимость Стефанову; взяв его, Баторий не удовольствовался бы Ливонией… Псков или Шуйский спас Россию от величайшей опасности, и память сей важной заслуги не изгладится в нашей Истории, доколе мы не утратим любви к отечеству и своего имени».

При всем своем уважении к Карамзину не могу согласиться с этими утверждением. Псковская победа, как мне кажется, в первую очередь является заслугой руководства страны. Именно оно, еще на предварительном этапе, смогло сконцентрировать в городе и вокруг него нужные для обороны силы. Затем с помощью «перебежчика» Вельского армию Батория искусно «вывели» именно к тому пункту русской обороны, где ее на заранее подготовленных позициях поджидали царские войска. В самый последний момент, когда направление главного удара окончательно определилось, дальний рейд Хворостинина заставил короля приостановить наступление до тех пор, пока Шуйский завершит подготовку к достойной встрече вражеской армии. В решающий момент осады, когда в городе стало трудно с припасами и военным снаряжением, русское командование организовало проход в Псков большого обоза под охраной стрелецкого полка. Все это — несомненные заслуги Ивана IV и его ближайших советников.

Многие историки делят правление первого русского царя на два больших этапа: эпоху блестящих успехов во внешней и внутренней политике (когда страной правила Избранная рада) и «период сумасбродств» (времена опричнины и ее аналогов).

Оригинальную мысль на эту тему высказал Р.Ю. Виппер: «Если бы Иван IV умер в 1566 году, в момент своих величайших успехов на западном фронте, своего приготовления к окончательному завоеванию Ливонии, историческая память присвоила бы ему имя великого завоевателя, создателя крупнейшей в мире державы, подобного Александру Македонскому. Вина утраты покоренного им Прибалтийского края пала бы тогда на его преемников: ведь и Александра только преждевременная смерть избавила от прямой встречи с распадением созданной им империи. В случае такого раннего конца, на 36-м году жизни, Иван IV остался бы в исторической традиции окруженный славой замечательного реформатора, организатора военно-служилого класса, основателя административной централизации Московской державы. Его пороки, его казни были бы ему прощены так же, как потомство простило Александру Македонскому его развращенность и злодеяния».

Детальное изучение того, что и как делал Грозный в последние четыре года жизни, дает, на мой взгляд, основание для еще более смелого предположения: доведись Ивану IV прожить лет на десять— пятнадцать подольше, не исключено, что и «опричный террор», и «ливонскую катастрофу» мы воспринимали бы лишь как небольшой провал между двумя пиками его во всех отношениях «блестящего» царствования. Но об этом подробнее — в следующей главе…