Мемуары генерала барона де Марбо - Жан-Батист-Антуан-Марселен де Марбо Страница 31

Мы пересекли Вандею в дилижансе. На всем нашем пути небольшие городки и деревни сохраняли следы пожаров, хотя гражданская война кончилась уже два года назад. Было тяжело смотреть на эти развалины. Мы посетили Ла-Рошель, Рошфор и Бордо. От Бордо до Байонны мы ехали в тяжелой четырехместной дорожной повозке, которая продвигалась очень медленно в песчаных равнинах Гаскони. Поэтому мы часто шли пешком. Нам было весело, и мы немножечко отдыхали под небольшими группами сосен, встреченными по пути. Усевшись в тени деревьев, дон Рафаэль брал мандолину и пел. Так прошло пять или шесть дней нашего пути в Байонну.

Перед переходом через Пиренеи мне нужно было представиться генералу, коменданту Байонны. Его звали Дюко. Это был замечательный человек, который служил когда-то под командованием моего отца. Он с большим вниманием отнесся ко мне, желая познакомиться со мною поближе, задержал на несколько дней мой отъезд в Испанию, потому что знал, что банда воров шалила на дороге и грабила путешественников вблизи границы.

За долгое время, много раньше войны за независимость и гражданской войны, склонный к авантюрам, но ленивый нрав испанцев воспитал в них склонность к бродячей жизни и разбою. Вкус к грабежу поддерживался еще и раздробленностью страны на множество мелких провинций, которые совсем недавно были отдельными государствами и сохранили свои собственные законы, обычаи и собственные границы. Некоторые из этих бывших государств подчинялись общим таможенным правилам, тогда как другие, как, например, Бискайя или Наварра, были свободны от этих правил. Результатом такого положения было то, что жители провинций, свободных от таможенных пошлин, постоянно перевозили запрещенные товары в те области, границы которых охранялись вооруженными и весьма решительными таможенниками. Контрабандисты с незапамятных времен формировали банды, которые действовали силой, когда не хватало хитрости. Их профессия абсолютно не имела ничего постыдного в глазах испанцев, которые рассматривали их поведение как справедливую войну против злоупотребления таможенников. Подготавливать набеги, отправляться в разведку, организовывать вооруженную охрану вокруг своих стоянок, жить в горах, там спать, курить — такова жизнь контрабандистов. И крупные прибыли, приходящие им иногда от одной операции, позволяли им вести жизнь на широкую ногу, ничего не делая в течение целых месяцев. Однако, когда испанские таможенники, с которыми у них часто бывали стычки, разбивали их шайки и забирали наворованный товар, контрабандисты, доведенные до крайности, тем не менее не собирались прекращать свой промысел на больших дорогах. Занимались они этим ремеслом с определенным великодушием, поскольку никогда не убивали путешественников и обычно оставляли им достаточно провизии, чтобы те могли продолжить свой путь. Именно так они поступили с одной английской семьей, и генерал Дюко, желая спасти нас от неприятностей подобного ограбления, решил отложить наш отъезд. Однако дон Рафаэль, хорошо знавший привычки испанских воров, был уверен, что наилучшим моментом для продолжения путешествия был как раз этот. Момент, когда банды, совершив свой набег, на некоторое время удалялись в сторону от дорог, проезд по которым становился свободен. Генерал разрешил наш отъезд.

В те времена, о которых я рассказываю, в Испании не было запряжных лошадей, и все экипажи, включая экипажи короля, запрягались мулами. Дилижансов не существовало, и на почтовых станциях были только верховые лошади. Таким образом, даже важные сеньоры, имевшие в своем распоряжении экипажи, были вынуждены во время путешествий нанимать мулов и идти рядом с ними в течение всего дня. Зажиточные путешественники брали экипажи, но эти экипажи могли проделать не более 10 лье в день. Простой народ присоединялся к караванам погонщиков ослов, которые перевозили багаж, по примеру наших ломовиков. Но никто никогда не путешествовал в одиночестве. Во-первых, из-за разбоя, а во-вторых, из-за презрения, которое испытывали испанцы к такому виду путешествия.

После нашего прибытия в Байонну дон Рафаэль, ставший руководителем в нашем дуэте, сказал мне, что, поскольку мы не являемся ни настоящими синьорами, чтобы нанять для нас одних экипаж с упряжкой мулов, ни бедняками, чтобы идти с караваном погонщиков ослов, нам остается только два выхода. Либо скакать во весь опор верхом, либо занять место в извозчичьей повозке. Скакать верхом в данном случае я не мог из-за невозможности взять с собою вещи. Таким образом, мы вынуждены были выбрать извозчичью повозку.

Дон Рафаэль вел переговоры с одним человеком, который за 800 франков с каждого согласился перевезти нас в Саламанку, устроить нас на жительство и кормить за свой счет. Мне это показалось очень дорогим удовольствием, поскольку это была двойная стоимость того, что подобное путешествие могло бы стоить во Франции. К тому же я истратил довольно много денег на свою поездку до Байонны. Но такова была назначенная цена, при том что не было никакого другого средства, чтобы я мог присоединиться к моему полку. Я вынужден был согласиться.

Мы отправились в огромной старой повозке, в которой три места занимал один житель Кадиса, его жена и дочь. Бенедиктинский приор из университета в Саламанке дополнял состав пассажиров.

Все в этой поездке было для меня новым. Во-первых, сама упряжка, которая не переставала меня удивлять. Она состояла из шести великолепных мулов, из которых, к моему великому удивлению, только два, связанных дышлом, имели уздечки и поводья, четыре других мула свободно шли рядом и подчинялись только голосу возницы и его помощника. Возница важно восседал на огромном сиденье и громовым голосом отдавал приказы своему помощнику — мальчику ловкому, точно белка, который иногда пробегал рядом с мулами, идущими крупной рысью более лье. Затем в одно мгновение он взбирался на сиденье рядом со своим хозяином и тут же снова спрыгивал и снова поднимался, и так раз двадцать в течение дня, кружась вокруг повозки и упряжки, чтобы убедиться, что все в порядке. И все это он проделывал, постоянно напевая. Для того чтобы подгонять мулов, называл каждого своим именем. Но он их никогда не бил, и его голоса было достаточно, чтобы оживить их движение, когда они замедляли бег.

Перемещения, а главное, пение этого человека меня очень забавляли. Мне было очень интересно, что же он говорил, когда взбирался на повозку. И хотя я не говорил по-испански, но мои знания латыни и итальянского позволяли мне понять, о чем говорили мои спутники. Я отвечал им по-французски. Они более или менее меня понимали. Все пять испанцев, включая двух дам и монаха, вскоре зажгли свои сигары. Как жаль, что я еще не имел привычки курить! У нас у всех было прекрасное настроение. Дон Рафаэль, дамы и даже толстый бенедиктинец пели хором.

В путь мы отправлялись утром, останавливались между часом и тремя часами пополудни, чтобы пообедать, дать отдохнуть мулам и подождать, пока пройдет самая сильная жара. В это время мы обычно спали. Это испанцы называли послеобеденным отдыхом. Потом мы добирались до ночлега. Еда была обильной, но испанская кухня мне вначале казалась ужасной. Однако постепенно я к ней привык. Но я так и не смог привыкнуть к страшным кроватям, которые нам предлагали на постоялых дворах. Они и правда были отвратительны, и дон Рафаэль, который целый год провел во Франции, вынужден был с этим согласиться. Чтобы обойти это неприятное препятствие, в день моего прибытия в Испанию я сразу же попросился ночевать на охапке соломы. К несчастью, я узнал, что сноп соломы был вещью совершенно неизвестной в этой стране, потому что вместо того, чтобы косить траву, они пускали на нее мулов, чтобы они ее вытаптывали, что превращало солому в труху. Однако мне пришла великолепная мысль набить этой соломой мешок. Затем я его бросал в сарае и ложился, завернувшись в плащ. Таким образом я избегал жутких насекомых, которыми кишели местные кровати и грязные помещения. Утром я выкидывал все это сухое месиво из мешка и брал его с собой в повозку. Благодаря этому каждый вечер я мог его набивать свежей соломой. Моему изобретению последовал и дон Рафаэль.