Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты - Макар Бабиков Страница 31

Эйстен продолжал практиковаться с радиостанцией. Он обнаружил явные способности к этой профессии. Кроме того, он по состоянию здоровья не подлежал мобилизации на строительные или дорожные работы, мог свободно отлучаться из дома на продолжительное время. Его поездки стали привычными для соседей.

Разведчики встречались с ним довольно регулярно, в основном в горах, летних домиках, возле рыбацких стоянок. В Берлевог Эриксен не ходил, только крайняя нужда могла заставить его появиться в селении.

Эйстен осуществлял контакт с соратниками по Сопротивлению в Тана-фьорде и в Альтен-фьорде. В информации из этих мест очень нуждалось советское флотское командование: в Альтен-фьорде часто подолгу отстаивались тяжелые немецкие корабли, выжидая погоду или сообщения разведки о кораблях и конвоях союзников.

Юлиус Ананиансен тоже довольно свободно ходил по селениям. Он встречался с разведчиками в рыбацкой избушке на берегу Сан-фьорда. Специально подписался на все норвежские и немецкие газеты, выходящие в их округе, и приносил их целыми пачками.

Разведчики читали все от строчки до строчки, старательно выискивая то, что надлежало передать на базу немедленно.

Вахта на берегу велась беспрестанно. Сидеть приходилось на ветру, в пургу, неотрывно следить за морем, напрягать зрение и днем и ночью, в темень и в шторм. Служба длилась иногда по полсуток, особенно если Эриксен или Харальд уходили для встреч с соратниками из Сопротивления.

Жили все в той же каменной норе, в которую вползали на четвереньках. Собирали топливо, выброшенное морем на берег, топили крохотный очажок из валунов-окатышей. Их печурка напоминала каменку бани, которую топили по-черному. Дым вытягивался наружу через дверь. Временами в банке из-под галет грели воду, мылись с мылом до пояса, кряхтя от удовольствия, когда спина и поясница избавлялись от сажи. Раз в две недели сбрасывали валенки, сапоги, штаны, протирали все тело, меняли белье. Такой банный день считался праздником: похлебки варили побольше, а перед ней пропускали по мензурочке спирта.

Но стужа и ветер донимали, зима была в самом разгаре, часто бушевал ураган, сидеть на ветру было невыносимо, даже в полушубке, одетом сверху ватных фуфаек и штанов, ветер пробирал насквозь. В такую вахту на ноги надевали липты и пимы, в них ноги чувствовали себя уютнее, но от долгого стояния ступни затекали и стыли, приходилось топтать короткую тропку, ходить по ней взад-вперед.

В пургу их берлогу заносило снегом, делало ее невидимой, меньше продувало, но зато засыпало все их стежки-дорожки, потом торить тропинку приходилось по колено в снегу. Старались их иметь меньше, ведь весной, когда снег начнет таять, они обнажатся, станут заметными.

В прошлую зиму Эриксен познакомился в Берлевоге с коммунистом Бертвусеном Эйгилем, человеком надежным и делу преданным. Но тогда Эриксен представился заехавшим в поселок гостем.

Теперь встретились снова. Эриксен уже не скрывал перед Бертвусеном, кто он и чем занимается. А Эйгиль в разговоре потом признался, что он еще в прошлый раз догадался, зачем Эриксен пожаловал к ним в Берлевог. Он охотно согласился помогать разведчикам.

Изредка виделись в рыбацкой избушке в Сан-фьорде, но приходить он туда часто не мог, работа у него строго регламентирована, он должен быть на месте ежедневно, свободными оставались только ночи. Все, что узнавал в Берлевоге и через знакомых из других селений, особенно по Тана-фьорду, пересылал через Эйстена или Ананиансена. Не курил, а табак по карточной норме покупал, пересылал его разведчикам, снабдил их чистыми тетрадями, сильным карманным фонарем на аккумуляторе.

Еще до ухода на задание Эриксен знал, что Харальд Утне не контролирует себя при выпивках. Командир и политрук норвежской группы отряда перед выходом на задание предупредили Эриксена, чтобы он помнил об этой слабости Харальда, разрешал выпить только для согревания.

Изредка разведчики наведывались к своим ближайшим соседям, супругам Луэ. Хотя они люди еще сравнительно молодые — Освальду сорок лет, а его жене Дагни тридцать, но семья у них изрядная — как говорилось у русских, семеро по лавкам. Дети еще маленькие, старшему сыну всего десять лет. Луэ жили раньше в Берлевоге, но испытывали нужду. Чтобы как-то добиться хоть небольшого достатка, Освальд вступил в партию «Националь самлинг». Покинув Берлевог, переселился в этот одинокий хуторок: тут поменьше рыбаков в бухте, улов понадежнее и сенокосы пообширнее. В хлеву около дюжины овец и коз. Шлюпка у него с дизельным движком, выходить на лов полегче.

Эйстен и Ананиансен заверили Эриксена, что Освальд хоть человек и нетвердых убеждений, к правящей партии примкнул из-за материальной корысти, но они в нем не сомневаются.

А разведчикам миновать эту семью, как и хуторок Антона Стенмана, — невозможно, они живут в полукилометре.

В прошлом году Стенман отказался помогать Эриксену. Жизнь у него одна, узнают немцы — с семьей не посчитаются. За деньги дровишек продать или угля, кое-что из продуктов, особенно свежей рыбы, — это он может.

Стенману 36 лет, жена его Нелли постарше на два года, у них пятеро детей, все малолетки. У семьи четыре козы и десять овец.

Стенман перебрался сюда, в Летвик, тоже из Берлевога, не захотел работать на немцев.

Поскольку избежать общения с соседями было невозможно, разведчики через некоторое время отправились к ним в гости. В доме семьи Луэ сели за стол. Освальд был не прочь приложиться к стакану. Распили фляжку водки, основательно закусили, попили кофе и собрались возвращаться в свой шалаш. Эриксен и Лейф Утне ушли, а Харальд остался, сказав, что еще хочет поговорить с соседом. Выпитого за ужином ему показалось мало, он предложил Освальду еще опорожнить бутылочку. И в той ничего не осталось на донышке.

Уже под утро Освальд выпроводил Харальда из дома, но тот пошел не к своему жилищу, а к другому соседу. Стенман только что поднялся, собирался заняться по хозяйству.

Харальд достал из кармана фляжку и предложил Антону вместе с ним выпить. Тот отказался, сказав, что с утра делать этого не следует, впереди целый трудовой день, забот у него тьма. Обиженный и раздосадованный, что не находит компаньона, Харальд ударил Антона по лицу. Тот связал вконец захмелевшего Харальда, положил его на скамью, а сам пошел к Эриксену сказать, чтобы тот забрал пьяного.

Пока Антон ходил, Харальд уговорил жену Стенмана Нелли развязать его и отпустить домой. Та пожалела его, сняла с пьяного путы и выпустила на улицу.

Оказавшись на воле, Харальд побежал искать своего обидчика. Вскоре он увидел Антона, достал пистолет, выстрелил раз, потом другой…

Стенман кинулся от греха подальше бегом в Берлевог, с перепугу по пути потерял ботинок, шапку. Не заметил даже, как пробежал четырнадцать километров, спрятался у своей матери и скрывался там три дня, пока сын не принес ему одежду и обувь.

Услышав стрельбу, Трюгве и Лейф опрометью кинулись узнать, что случилось. Последний патрон из пистолета Харальд выпустил в сторону бегущих товарищей.