Опричники Сталина - Алексей Тепляков Страница 31

Решительная чистка аппарата от сочувствовавших Троцкому оперативников (реальных или придуманных) не позволила Николаю Николаевичу почивать на лаврах проявленной высокой бдительности. Довольно скоро его ждал оглушительный в своей неожиданности удар. Самым ошеломляющим происшествием для отдела кадров полпредства ОГПУ и лично Алексеева стало, без сомнения, скандальное бегство 30-летнего оперативника Барнаульского оперсектора ОГПУ М. А. Клеймёнова — это в самый разгар репрессий, когда каждый сотрудник оперсектора был следователем по делу громадных «белогвардейского заговора» и «заговора в сельском хозяйстве», когда весь аппарат работал темпами, близкими темпам 37-го, когда даже секретарь оперсектора А. В. Копейкина выполняла функции не только ведения делопроизводства и учёта агентуры, но и держала на связи группу осведомителей, «освещавших» духовенство! ^[89] Мало того. Следствие выяснило, что Клеймёнов и ряд его сторонников планировали поднять вооруженное восстание в Бийске.

Михаил Клеймёнов внешне выглядел чекистом абсолютно типичным — крестьянского происхождения, с начальным образованием и опытом низовой руководящей работы. Именно из таких и шло до середины 1930-х пополнение «органов». Алтайский уроженец и член компартии с 1925 г., он после мобилизации в армию служил в качестве оружейного мастера в 28-м Ойротском кавпогранотряде ОГПУ. Потом демобилизовался, работал в кооперации, организовал коммуну в родном селе, стал инструктором Троицкого райкома партии, а в 1930-м Бийским окружкомом ВКП (б) оказался выдвинут на чекистскую работу. В 1930–1933 гг. произошёл очень резкий скачок в численности карательного ведомства, и люди, подвизавшиеся на низовой партийно-комсомольской и профсоюзной работе, стремительно выдвигались на оперативные должности. Клеймёнов работал в Бийске и Барнауле, а потом, насмотревшись на то, как чекисты «работают» с его земляками, решил сбежать.

Осенью 1960 г. он, вспоминая молодость, рассказывал следователю Алтайского УКГБ, что в 1933 г. на Алтае свирепствовали голод и произвол властей: «Крестьянство выражало недовольство. Органы ОГПУ производили много арестов. Следствие велось с грубым извращением законов, сопровождалось избиениями и фальсификациями. Настроение крестьянства и произвол в органах ОГПУ со стороны отдельных работников вызвали и во мне протесты и возмущения». Активистом Михаил Антонович не был: характерно, что в декабре 1932 г. его фамилии не оказалось в обширном списке награждённых оружием и часами в связи с 15-летием «органов». Но избежать крещения кровью ему не удалось.

Клеймёнов не упоминал о своём участии в казнях осуждённых, но документы об этом существуют. Начальник оперсектора И. А. Жабрев сознательно вязал свой аппарат кровавой порукой, одновременно воспитывая у следователей чувство безнаказанности: сами арестовали сотни крестьян по поддельным справкам о кулацком происхождении, сами пытали, сами и расстреляли. Все концы в воду. На молодого чекиста явно глубоко повлиял расстрел 327 осуждённых по заговору в «сельском хозяйстве» в ночь на 28 апреля 1933 г., в котором участвовало 37 сотрудников Барнаульского оперсектора ОГПУ. На акте о расстреле остались подписи 10 основных исполнителей, в том числе и Клеймёнова. Возможно, среди обречённых он в ту ночь встретил кого-то из своих знакомых. Кстати, в те же недели в Барнауле прошли массовые казни и осуждённых по «белогвардейскому заговору». Клеймёнов осознал, что ему предстоит заниматься такими делами и далее. После мыслей о самоубийстве пришла идея «дезертировать» из системы.

Согласно справке из следственного дела на Клеймёнова, он «в 1933 г. в Троицком и Бийском районах организовал к-р повстанческие организации для свержения советской власти. После того как восстание этой организации, назначенное на 1 августа 1933 г., не состоялось, Клеймёнов бежал в Китай». Чекисты долго потом вспоминали этот казус и ругали друг друга за потерю бдительности: «По делу изменника органов НКВД Клеймёнова имелись сигналы ещё в 1932 г., но отдел кадров это просмотрел».

На самом деле Клеймёнов не был настоящим заговорщиком, у него были только намерения. Летом 1933 г. он встретил своего старого друга С. О. Суспицына, приехавшего в Барнаул из Бийска на совещание районных пожарных инспекторов. Обсудив, что вытворяют власти с народом, друзья задумались о том, что они могут противопоставить этим преступлениям. Суспицын заявил, что знает несколько человек, готовых поднять восстание, и предложил Клеймёнову примкнуть к ним и возглавить мятеж. Тот согласился, после чего написал воззвание, в котором призывал крестьянство к вооружённому выступлению. Суспицын обещал через три дня приехать и начать действовать. Не дождавшись Суспицына в указанный срок, Клеймёнов, обдумав ситуацию и поняв, что восстание будет обречено, решил отказаться от выступления и бежать за границу. Воззвание он уничтожил.

Клеймёнов и примкнувший к нему брат Суспицына — М. О. Суспицын — на попутной машине, а затем на подводах добрались до Горного Алтая, желая уйти в Китай. (Также скрылись и позднее были объявлены в розыск ещё два человека.) Чтобы выиграть время, Клеймёнов послал в оперсектор телеграмму о том, что получил травму и задержится в районе. Перебираясь через горы, беглецы повстречали напавших на них охотников-казахов и разбежались, потеряв друг друга.

В итоге экс-чекист не смог перейти границу и жил на нелегальном положении под фамилией Проскуряков в Казахстане и Саратовской области до 1948 г., пока не был вычислен, пойман и осуждён (среди обвинений значилась и попытка вновь уйти за кордон). Бывшие же его коллеги были уверены, что Клеймёнов благополучно обосновался в Китае и торгует там чекистскими тайнами ^[90]. Неприятность для всего аппарата ОГПУ в целом была очень серьёзная — побег за границу оперативного работника неизбежно компрометировал начальство. Такой факт не мог не вызвать нареканий на Алексеева, убранного из центрального аппарата как раз в связи с делом «изменника», пусть и придуманного.

Тем более что фактическое дезертирство — под разными предлогами — ряда оперативников из ОГПУ не исчерпывалось казусом с Клеймёновым. Даже закалившиеся в фабрикациях крупных политических дел следователи порой старались покинуть «органы». Вот один из заметных авторов «белогвардейского заговора» — Москвитин из всё того же Барнаульского оперсектора ОГПУ. В 1933-м он сфабриковал дела на 53 человека, из которых троих расстреляли, шестерых упрятали на десять лет в лагеря, а 23 дали по пять лет. А уже в ноябре 1933 г. Москвитина исключили из партии «за потерю классового чутья, дезертирство с учёбы и работы из органов ОГПУ» ^[91].

Но замечательные успехи чекистов края, провёдших масштабнейшие дела и расстрелявших к исходу лета 1933 г. значительно более тысячи «врагов народа», перевесили на тот момент бегство одного из рядовых оперработников. Работавший до мая 1933 г. начальником Барнаульского оперсектора ОГПУ И. А. Жабрев был, как уже говорилось выше, переведён в Новосибирск на должность начальника СПО полпредства и сохранял свою новую, куда более ответственную, должность более трёх лет. И сам Алексеев, насколько известно, не был наказан и продолжал работать в Новосибирске ещё полтора года.