Волынский. Кабинет-Министр Артемий Волынский - Зинаида Чиркова Страница 31
Волынский. Кабинет-Министр Артемий Волынский - Зинаида Чиркова читать онлайн бесплатно
Она умоляла мать оставить её в России, но царица Прасковья передала ей приказ Петра — ехать. «Прокляну, коли не поедешь», — заключила мать. И эта страшная угроза тоже заставила Анну уехать к немцам, которых она не знала, не понимала и о которых думала со страхом и любопытством.
Ещё раз съездила Анна в Измайлово, постояла под той сосной, где видела Артемия, проскакала по заснеженным полям с тяжёлой пищалью в руках и отправилась в Митаву на своё вдовье житьё...
Митаву Пётр хотел использовать в своих целях и потому полагал отправить туда всё семейство царицы Прасковьи — ему нужен был глаз и представитель в этом герцогстве, чтобы и здесь распространить влияние России. «Понеже невестка наша царица Прасковья с детьми своими в скором времени поедет отсюда в Курляндию и будет там жить, а понеже у них людей мало, для того отпустите к ним Михайлу Салтыкова с женою, и чтоб он ехал с Москвы прямо в Ригу, не мешкав», — повелел Пётр своим приближённым.
Но царица Прасковья бросилась в ноги Петру, привела резоны, что дочери ещё не замужем, что памятью его царственного брата, мужа её богоданного, просит она слёзно помочь ей, скорбящей и неутешной вдовице, оставить её в России. Но эта просьба царицы не могла бы быть исполнена Петром, если бы не мягкое и любезное заступничество Екатерины. Много подарков переносила ей Прасковья, а пуще всего истратила немало ласковых и жалобных слов. И Екатерина помогла Прасковье остаться в России, хоть и в нелюбимом ею Петербурге.
Зато и царица Прасковья не осталась в долгу у Екатерины: напросилась быть посажёной матерью на свадьбе самого Петра с Екатериной.
Итак, у шведской портомойки посажёной матерью стала царица, а царёвы дочки прислуживали ей.
Впрочем, свадьба была такой тихой и простой, что Прасковья не раз высказывала потом недоумение. Племянницу Пётр выдал замуж шумно и роскошно, а сам ограничился одной лишь скромной церемонией бракосочетания в маленькой деревянной церкви Исаакия Далмацкого.
Мало кого пригласил Пётр на эту свадьбу. Никого не принуждали здесь пить, как на свадьбе племянницы, да и сама свадьба была отпразднована всего-то в один день. Только небольшой бал да крошечный фейерверк...
И снова дружелюбные слова Екатерины, и вот уже не едет Прасковья в немилую Курляндию, и снова — подарочки, и ласки, и поздравления, и приветы, и почтительные просьбы.
Анна узнала о свадьбе Петра и Екатерины из письма матери. Сразу же собралась она в Петербург, живо прискакала и была искренне рада встрече с Екатериной — она не потеряла к ней уважения и сердечного расположения. Поехала она и в своё любимое Измайлово, да на беду сильно расхворалась. Но Прасковья всё торопила её с отъездом, несмотря на жар и боль в груди.
Страшась государева гнева, Прасковья писала кабинет-секретарю Макарову: «Алексей Васильевич, здравствуй на множество лет. Пожалуй, донеси невестушке, царице Екатерине Алексеевне, ежели мой поход замешкается до февраля или марта, чтоб на меня какова гнева не было от царского величества. Воистину за великими моими печалями. А печаль моя та, что неможет у меня дочь, царевна Анна. Прежде немогла 10 недель каменною болезнью, о том и ты известен. А ныне лежит тяжкою болезнью горячкой. А ежели им угодно скоро быть, и я, хотя больную, повезу. И ты, пожалуй, отпиши ко мне, как их воля мне быть, чтоб мне их не прогневить. При сем остаюсь царица Прасковья».
Анна болела долго и трудно. Худая, почерневшая, подурневшая, отчего рябины на лице выступили ярче, отправилась она всё-таки в немилую Митаву.
Копыта лошади с трудом выдирались из хлипкой, засасывающей грязи, комья рыхлой липкой земли летели в спину, покрывали бока лошади, даже на шляпу оседали мелкими грязными камешками. Артемий понукал коня, но понимал, как тяжело брести по весенней распутице.
Пушки вязли в жирной размокшей земле, едва вытаскивали их всем миром, но через несколько шагов тяжёлые колеса снова увязали в грязи, и руки солдат уже не отмывались от черноземного налёта.
Луга и пастбища ещё не покрывались зелёным ковром, на привалах солдаты валились у костров, едва набив животы осточертевшей пшённой кашей, а дозоры спали в сёдлах или привалившись к ружьям. Распутица, грязь, бескормица...
Армия двигалась на юг. Пётр понукал Шереметева, заставляя идти быстрее, но бесконечная грязь, весенние проливные дожди, раскисшая земля не давали поднять тяжёлые сапоги и словно хватали за ноги и солдат, и лошадей.
Падали лошади, не выдерживая грязи, бескормицы, изнурительных переходов. С ночных привалов поднимались не все солдаты — многие остались тут, в степи, на чёрных вымороченных землях.
«Идтить со всяким поспешанием», — снова и снова требовал Пётр в своих депешах и распоряжениях. Шереметев только закусывал верхнюю короткую губу, молча злился, отдавал приказания поспешить, но понимал, что движение не может быть более скорым. Артемий часто видел, как сам фельдмаршал сваливался в своём походном шатре, не доев сухой корки хлеба и не выпив кваса. Старик уставал от похода, хотя его перемещение было обустроено как нельзя лучше. Походная кибитка фельдмаршала отличалась редким комфортом, в ней можно было и спать, и согревать холодеющие ноги у жаровни, но несметные вёрсты пути сваливали и крепкого Бориса Петровича.
Вёрсты, вёрсты и вёрсты... От самой Прибалтики до днепровских степей шла и шла армия на юг. Спешила, хотела опередить врага. Нужда требовала быстрого движения. Весть о войне, объявленной Турцией России, застала Петра врасплох. Он никак не думал, что через полтора года, в самое неудачное время для турок, они заговорят о войне.
В самом деле, почему бы не сделать этого тогда, ещё до Полтавской битвы, когда русская армия униженно собирала силы для борьбы с Карлом XII, когда, поддержав его, Турция могла бы снова отнять у Петра все его завоевания на юге? Пётр был озадачен, как озадачена была и вся русская армия.
Но турки объявили войну именно теперь, когда сидел в Бендерах Карлус без своей армии, когда победоносная русская армия легко справлялась с завоеванием Прибалтики и русские солдаты уже знали, что могут бить любую армию.
Да и всего несколько месяцев назад Пётр Толстой, бывший послом в Константинополе, добился от султана ратификации прежнего договора, заключённого с Россией ещё в 1700 году. Даже в этом договоре этом прибавлена была статья насчёт Карла: Турция обязалась выдворить беспокойного короля из своих владений. «Домогаюсь, — писал посол царю, — чтобы короля шведского и Мазепу отдали в сторону царского величества, но о короле не чаю, чтоб отдали ни по какой мере, разве только вышлют вон из своей области. А о Мазепе боюсь, чтоб оный, видя свою конечную беду, не обасурманился. А ежели сие учинит, то никак не отдадут его по своему закону».
О Мазепе можно было уже не волноваться. Пока Толстой безуспешно требовал его выдачи, на ясновельможного гетмана вдруг напали вши. Мылся, скрёбся, стряхивал их горстями, но они расползались по телу и покрывали всё тело толстой шевелящейся коркой. Заеден ли был Мазепа вшами, маялся ли от своей измены русскому царю, а только в скором времени умер. Рассказывали, будто Карл по поводу этой смерти произнёс:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии