Человек, ставший Богом. Мессия - Жеральд Мессадье Страница 31

Иисус сказал это тоном, означавшим, что он собирается избавиться от назойливого собеседника. Однако молодой человек воспринял слова мальчика с улыбкой.

– Известно ли тебе, – спросил Ионафан, – что только меньше половины прибывших сюда и тех, которые прибудут позднее, знают то же, что и ты?

– Жаль, – произнес Иисус. – Но по крайней мере ты, сын богатого доктора из Иудеи, это знаешь.

– Но как ты узнал, кто я? – спросил озадаченный Ионафан.

– Ирония – дочь Иудеи. Вы здесь общались со многими греками. И доктора гордятся своими познаниями.

Первые лучи солнца золотили камни. Голуби шумно ссорились, усевшись на коринфские капители. Два посетителя пробили себе сквозь толпу дорогу к Царским воротам, оставили слева Назаретский квартал, затем, справа, лавки торговцев древесиной и попали в просторный Двор женщин, величественная, подавлявшая толпу перспектива которого просто ошеломила их. Белые колонны, стоявшие по обе стороны Двора, уводили взгляд к фасаду Храма. За торжественным сводом Никаноровых ворот, по бокам которых стояли четыре пилястра, виднелся внушительный фасад, украшенный только двумя пилястрами по углам и двумя порфирными колоннами по обе стороны высокой прямоугольной двери. Справа находился квартал прокаженных, а слева – лавка, где продавали растительное масло. И везде торговцы, торговцы…

Торговцы расположились повсюду, расставив складные столы и горы корзин. Они продавали голубей, растительное масло, вино, мирру, ладан, амулеты, свечи. Тут же были и менялы, превращавшие в шекели монеты Лукании и Македонии, Каппадокии и Ахайи с изображением далеких богов и царей, обнаженных людей и животных. А также здесь можно было увидеть врачевателя, предлагавшего снадобья женщинам, страдавшим приливами, продавца воды и иссопа, торговца сладостями и торговца благовониями… Они показывали свой товар с удивительной ловкостью, угодливо улыбались, кричали, морщились, когда прокаженные подходили слишком близко к ним, отпугивая покупателей, которым тыкали в нос своими культями, и наконец вновь обретали подобие достоинства, когда появлялись священнослужители. Иисус был растерян.

– Почему священники не прогоняют их? – спросил он.

– Им разрешено торговать здесь, – ответил Ионафан.

– Но… Как же так?

– Они платят священникам нечто вроде подати.

Лицо мальчика стало пунцовым.

– Сколько тебе лет? – спросил Ионафан.

– Двенадцать.

– Кто твой учитель?

– Мой отец.

Они подошли к ограждению, разделявшему внутренние дворы. Ионафан остановился, чтобы прочесть надпись на греческом языке.

– Что там написано? – спросил Иисус.

– Что язычникам запрещено идти дальше.

Действительно, толпа заметно поредела. Основная масса иудейских паломников должны были появиться позже. Наконец они вошли в Храм. Свод был таким высоким, что Иисус от изумления разинул рот. В воздухе висело облако дыма с запахом ладана, исходившим от гигантских треножников, которые левиты, забравшись на приставные лестницы, заканчивали заправлять. Это облако заполонило все здание, добравшись и до массивного жертвенного алтаря, где оно постепенно растворялось в тумане, который буквально разрывали языки пламени сотен свечей. Создавалось впечатление, будто облако достигло верхних границ земного существования, за которыми начиналось само Небо. На помосте, где возвышался алтарь, девяносто три священника в культовых одеяниях совершали утренний обряд, благословляя паству несказанным именем Бога. Левиты погнали к ним не большое стадо ягнят. Безнадежное блеяние сопровождал заклание каждого животного. Кровь ручьем текла на необтесанные камни алтаря, ярко сверкая в течение нескольких минут, прежде чем превратиться в темные лужицы и дорожки. Когда Иисус и Ионафан подошли ближе, один священник нагнулся, чтобы налить свежую жертвенную кровь в серебряную чашу, а второй стал поднимать орифламму. И сразу же в Храме раздался воинственный бой цимбал, которому вторили величественным грохотом триумфальные серебряные трубы. Никто не мог разобрать ни единого слова из речитативов левитов, хотя все знали, что они читают соответствующие этому дню псалом и фрагменты Закона, – музыка не утихла, а, наоборот, зазвучала настолько громко, что голуби, сидевшие на карнизах, заметались словно безумные. К цимбалам и трубам присоединились цистры и треугольники, а в конце каждого стиха громче остальных инструментов звучали серебряные трубы.

Иисус долго не мог прийти в себя от изумления. Потом он повернулся, собираясь уходить. Ионафан опустил руку ему на плечо.

– Церемония только началась. Почему ты уходишь?

– Я не могу здесь молиться. Я приехал, чтобы молиться. Пойду поищу маленькую синагогу.

И Иисус начал прокладывать себе путь в толпе. Ионафан последовал за ним. Толпа все прибывала. Через час-другой будет невозможно войти во внутреннее помещение Храма. Двое молодых людей покинули святилище и, не сговариваясь, направились к Ессейским воротам. Они прошли через них и очутились в долине Кедрона. Здесь было намного меньше народа, но все же достаточно, чтобы оправдать присутствие торговцев. Ионафан купил у одного из торговцев два кубка тамариндового сока и две медовые лепешки. В мгновение ока полдник был съеден.

– Почему ты идешь за мной по пятам? – спросил Иисус, глядя Ионафану прямо в глаза.

– Возможно, потому что мне больше нечем заняться.

– Если бы ты меня не встретил, ты бы остался в Храме?

– Я был в Храме много раз, – как бы нехотя ответил Ионафан.

Они прошли мимо захоронений, одни из которых находились в земле, а другие – в выдолбленных в скалах нишах. От земли исходил приятный запах шалфея.

Время от времени Иисус бросал вопросительные взгляды на своего спутника, который хотя и шел, опустив глаза к земле, но не мог не чувствовать их.

– Полагаю, ты не понимаешь меня, – наконец сказал Ионафан.

Иисус удивился: взрослый хочет, чтобы подросток понимал и одобрял его. Он не произнес ни слова.

– Я хочу сказать, что ты не понимаешь, почему я ушел из Храма.

– Мне казалось, что тебе, знающему Храм гораздо лучше, чем я, все там привычно.

– В этом-то все и дело. Я его знаю слишком хорошо, и мне там скучно.

И вновь Иисус удивился. «Скука» означала для него «недовольство», а Ионафан не выглядел недовольным, когда наблюдал за происходящим в Храме.

– В сущности, мне не с кем поговорить, – сказал Ионафан, вопрошая Иисуса взглядом.

– У тебя разве нет братьев и сестер, друзей?

Они остановились. Потом присели на землю.

– Да, но… Не знаю, поймешь ли ты, но для них, для всех них, – запальчиво продолжил Ионафан, – интересны или торговля, или Храм, или дворец. – Ионафан выглядел растерянным. Немного помолчав, он добавил:

– А часто бывает, что все это сразу.