Впереди веков. Историческая повесть из жизни Леонардо да Винчи - Ал. Алтаев Страница 30

Леонардо давно уже не видел Флоренции. Он бывал там только наездами и отвык от этого беспокойного, вечно бунтующего города. Милан стал для него дороже родины. Отправляясь теперь во Флоренцию, он заехал по дороге в Мантую, где набросал углем портрет сестры покойной герцогини Беатриче Сфорца; заехал на неделю и в Венецию, «город лагун».

За последнее время Флоренция сильно изменилась. Новые звезды показались на ее горизонте: гениальный Микеланджело уже создал «Давида», красующегося на площади перед городским советом; Бенвенуто Челлини делал из золота свои прелестные фантазии, а от Перуджино Леонардо слышал о юном урбинском художнике Рафаэле, который обещал силой своего гения затмить всех старых художников.

Республика едва только оправлялась от тяжелых смут. Леонардо угадал истину, когда говорил покойному герцогу Галеаццо:

– Порок всего мира не искоренить одному человеку. Рано или поздно этот одинокий борец погибнет.

Так погиб одинокий борец Савонарола, не сумев переродить мир. Оскорбленный громовыми речами проповедника, порочный папа Александр VI решил погубить дерзкого монаха. Приверженцы его и Медичи добивались того же. Силы были неравные… Проповедник не мог рассчитывать ни на изменчивую привязанность толпы, ни на своих друзей, которых было сравнительно мало. Врагов, и при том сильных, было гораздо больше – и они победили. Савонаролу обвинили в ереси, и он погиб на костре…

Позорная казнь проповедника совершилась почти три года назад, а между тем память о нем еще крепко жила во Флоренции. Образ Савонаролы, могучий и яркий, его громовые речи, его твердая вера в свое призвание и терпеливая мученическая смерть оставили в жизни многих глубокий, неизгладимый след. Чужд всему этому остался только один Леонардо. Его глубокий, всеобъемлющий и несколько недоверчивый ум не был склонен к монашеским мечтаниям. Он говорил, что к совершенствованию мира надо идти не приступом, не путем отречения от всего земного, а упорно опираясь всеми силами ума на земную действительность…

Понятно, что его не тянуло теперь во Флоренцию, где все еще было полно заветами Савонаролы.

В это время там собралось много художников. Все они находились, по-видимому, в дружбе между собой и сохраняли любезность в личных отношениях даже со своими соперниками. Обыкновенно они собирались в обширной мастерской Баччо д’Аньоло, которая с некоторых пор была любимым местом для сборищ художников. Вечно стояли в ней смех, шум, песни и громкие голоса спорщиков. Живописцы, архитекторы, скульпторы назначали здесь друг другу свидания, уговаривались с заказчиками о плате за свои произведения, а то и просто веселились напропалую за кружкой доброго вина в обществе радушного, веселого хозяина. Здесь же обсуждалось каждое новое произведение. Леонардо столкнулся у Баччо д’Аньоло со своими старыми знакомыми: товарищем школьной жизни, «патриархом» Ваннуччи, прозванным Перуджино, со старым могучим Андреа дель Сарто, Сансовино, Филиппо Липпи, со знаменитым архитектором Кранаккой, с веселым, остроумным Сан Галло и мрачным Микеланджело. Не было только на этих собраниях его старых друзей – Лоренцо Креди и Сандро Боттичелли…

Андреа дель Сарто стоял во главе веселого флорентийского общества, так называемого «Клуба Котла», в члены которого записали и Леонардо. Этот клуб состоял из двенадцати человек, и каждый из них мог привести с собой трех или четырех гостей. В «Клубе Котла» веселились усердно и изощрялись в находчивости и остроумии. Леонардо никогда не мог забыть своего первого посещения этого забавного общества. По правилам, каждый из членов должен был приносить на собрание кушанье собственного изобретения, и кто случайно сходился в выдумке с другим, платил штраф.

В этот день один из членов, Джан-Франческа, с комической важностью выкатил на средину комнаты огромную кадку. Вид у него был такой, будто он священнодействовал.

– Марш под стол! – закричал он гостям со строгим, почти свирепым видом волшебника. – Оне, бене…

Он делал в воздухе странные жесты.

Джан встал на цыпочки и прокричал петухом. Под кадкой раздался заглушаемый хохот и чей-то сердитый голос:

– Тут можно задохнуться… Нет, лучше выйти и сказать ему…

– Оставь его, он полоумный!

А Джан между тем продолжал осуществлять свою забавную выдумку. По мановению его волшебной палочки, из средины кадки вдруг выросло целое дерево, конечно, заранее подготовленное, а внизу, под ним, раздалась тихая и плавная музыка… На этом странном столе появился огромный пирог, в котором виднелся Улисс, приказывающий варить своего отца для того, чтобы возвратить ему молодость. И все это было не что иное, как вареные каплуны, которым придали человеческую форму и гарнировали разного рода вкусными вещами.

Кто-то из близоруких гостей смотрел внимательно на удивительное кушанье и не верил, что У лисе и его отец не более, чем обыкновенные петухи. Раздался звонкий, веселый смех, и стройный юноша с тонким нежным лицом девушки вскочил одним прыжком на стол.

– Рафаэль! Рафаэль! – кричали восторженно члены клуба, заранее предвкушая что-нибудь забавное от этого юноши с неистощимым запасом смешных рассказов и шуток.

Рафаэль – ученик Перуджино, умбриец, и Перуцжино сказал Леонардо, что красивый юноша обладает исключительным, чудным дарованием.

– Зачем смешивать историю с поэтическим вымыслом?.. – начал с комической важностью Рафаэль. – Я вам расскажу сейчас поэтическую истину под ее прекрасным покровом. Уже сын Латоны с двадцатью своими прислужницами горами спешил погрузиться со своей огненной колесницей в великие волны Испании, и в прохладных тенях майской зелени мягкий зефир умерял знойный день… – рассказывал Рафаэль высокопарно свою новеллу.