Политическая антропология - Николай Крадин Страница 30

Только после развала СССР сложились условия для реализации давней мечты номенклатуры – превращения власти в собственность. Однако и до настоящего времени редистрибуция, возможность того или иного должностного лица направлять разнообразные ресурсы и денежные средства по тем или иным каналам играет важную роль в приобщении власть имущих к разнообразным материальным благам.

Власть-собственность и идеология

Идеология занимает важное место в обосновании притязаний власти на собственность. Как и почему люди приняли навязанные им обществом институты принуждения и эксплуатацию? Известный французский антрополог Морис Годелье, перекликаясь в известной степени с Вебером, подчеркивает, что отношения социального неравенства всегда строились не только на угрозе насилия, но и на принятии существующего положения самими эксплуатируемыми. Они возникали постепенно и, по его мнению, воспринимались как вознаграждение за оказанные обществу услуги его политическими лидерами, включая обеспечение покровительства со стороны сверхъестественных и божественных сил (Godelier 1978).

Отсюда, полагает А. Саутхолл, монополии на материальные средства производства должна была предшествовать монополия на "воображаемые" (imaginary) средства производства. В число "воображаемых" средств производства он включает и единоличное право правителей и жрецов на представление социума во взаимоотношениях с космическим миром, и монополию на умение вступать в контакты с духами и богами, и способности обеспечить благорасположение со стороны сакральных сил (Southall 1991).

Поскольку люди серьезно верили в сверхъестественные способности правителей, они оказывали им разнообразные услуги, не ощущая себя угнетенными. Со временем, считает Саутхолл, символическая власть правителей развилась и укрепилась, и они могли опереться на разнообразные механизмы реального принуждения. Момент, когда власть больше использует политические, чем ритуальные санкции, является, по его мнению, ключевым – это уже свидетельствует о возникновении зачаточных форм государственности. После этого люди оказались лишенными выбора и были вынуждены смириться с выросшими среди них эксплуататорскими институтами.

С известной долей редукционизма можно выделить несколько возможных этапов роста концентрации в руках элиты "воображаемых" средств производства. По всей видимости, сначала правители изображали себя распорядителями всех общественных ресурсов (материальных, людских, интеллектуальных и проч.) в отношениях со сверхъестественными силами. Со временем такие представления были перенесены из сакральной сферы в мирскую. Вожди стали представлять себя монополистами в отношениях с главами других первобытных и архаических обществ. Затем они провозгласили себя верховными собственниками в отношениях с простыми общинниками. Наконец, стали предприниматься попытки обратить "воображаемую" собственность в реальные приобретения.

На примере обществ Океании можно проследить разные этапы этого процесса. В Меланезии предводители не имели прав на землю. У маори известны случаи притязания вождей на участки общинников. На Маркизских островах сохранялось общинное землевладение, но вожди провозгласили себя собственниками земли. На Таити, Тонга и особенно на Гавайях контроль над недвижимыми ресурсами получил дальнейшее развитие.

Едва ли реальный исторический процесс поддается упрощению. Во многих архаических обществах притязания вождей на землю были встречены отпором. В других формально земля считалась собственностью правителя, но ее реальными владельцами были общинники. Вождь довольствовался долей от редистрибуции прибавочного продукта. В третьих обществах существовал специальный земельный фонд, принадлежащий вождю, который обрабатывался общинниками.

В целом монополия на "воображаемые" ресурсы трансформировалась в реальную собственность на средства производства в течение длительного времени, и даже применительно к развитым традиционным цивилизациям процесс формирования частной собственности не может считаться завершенным. Далеко не всегда декларируемые в официальных юридических документах, речах и текстах заявления о правах тех или иных лиц или общественных групп на собственность соответствовали реальности. По этой причине исследователям следует проявлять известную осторожность при интерпретации древних и средневековых нарративных, а также этноисторических источников. Возможно, эти выводы справедливы и в отношении ряда посттрадиционных структур.

1 Пять глав первого тома этой книги опубликованы на русском языке см.: Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1973 (2-е изд. 1986). Кроме того, исторической антропологии западноевропейского средневековья посвящены следующие работы, опубликованные на русском языке: Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970; Он же. Категории средневековой культуры. М., 1972; Он же. Исторический синтез и школа "Анналов". М., 1993; Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985; Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М., 1987; Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992; Одиссей. Представления о власти. М.: Наука, 1995; Средние века. Т. 58; Средневековая Европа глазами современников и историков: Книга для чтения. Ч. 1-5. М., 1994; Блок М. Короли-чудотворцы. М., 1998; Флори Ж. Идеология меча; Предыстория рыцарства. СПб., 1999. Дюби Ж. Трехчастная модель, или Представления средневекового общества о самом себе. М., 2000.