Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена - Татьяна Бобровникова Страница 30

В Риме Сципион ввел Фамею в сенат. Отцы осыпали молодого офицера похвалами и словами самой горячей благодарности. Фамея же получил гораздо более ощутимую награду: ему подарили пурпурную одежду с золотой застежкой, коня с золотой сбруей, полное вооружение, мешок денег, палатку и пообещали дать еще столько же, если он будет теперь помогать римлянам против карфагенян. Фамея, как истый пуниец, рассудив, что родину ему уже не спасти, а деньги — вещь нужная, тут же согласился и, окрыленный надеждами, немедленно отбыл в Африку. Дальнейшая судьба этого замечательного человека нам не известна (Арр. Lib., 109). А Сципион вернулся к своим друзьям и книгам, в свой дом после года непрерывных опасностей, ночных тревог и суровой лагерной жизни.

Между тем события в Африке развивались следующим образом. На одном заседании Совета глава демократической партии Газдрубал и его сторонники набросились на оппонента и убили его скамейками. С этого дня Газдрубал стал фактически диктатором Карфагена (Арр. Lib.,77). Положение же римлян можно было назвать отчаянным. Уж не знаю, оттого ли, что Пизон был еще неспособнее Манилия, оттого ли, что в римском лагере больше не было Сципиона, только все пошло много хуже, чем в прошлом году. Пизон явно боялся Газдрубала, избегал столкновений с ним, вместо этого он безрезультатно осаждал мелкие окрестные города. Но ничего он не достиг, а карфагеняне сожгли все его машины. Видя это, пунийцы совсем осмелели. Они открыто издевались над бессилием Пизона. Сыновья Масиниссы перестали помогать римлянам и отделывались пустыми обещаниями. Из отряда Гулуссы к Газдрубалу перебежал нумидиец Бития с 800 всадниками. Газдрубал, по выражению Аппиана, уже не думал о чем-нибудь незначительном. Теперь он всерьез мечтал сокрушить Рим. Всю Ливию силой и угрозами он вновь объединил под властью карфагенян. «Он отправил послов… к независимым маврусиям, призывая их на помощь… Других послов он отправил в Македонию к тому, кто считался сыном Персея ^[54] и вел с римлянами войну, обещая, что у него не будет недостатка ни в кораблях, ни в деньгах из Карфагена» (Арр. Lib., 111). Словом, он создавал антиримскую коалицию.

Римлянами овладел гнетущий страх. Призрак Канн тяжелым кошмаром стоял перед ними. Вот каково было настроение квиритов, когда осенью они приступили к очередным выборам. На сей раз в них решил принять участие Сципион. Он выставил свою кандидатуру в эдилы. Но, едва он пришел на Марсово поле, народ немедленно выбрал его консулом. Консул этого года и сенаторы вышли к народу и стали объяснять, что так делать нельзя, что такое избрание невозможно: оно противоречит Виллиеву закону 180 года. Но народ кричал, что еще по закону Ромула они могут выбирать кого хотят. Наконец сенаторы смирились и сказали:

— Пусть сегодня спят законы.

Новые консулы собирались было, как всегда, определить жребием, кому следует ехать в Карфаген. Но народ опять вышел из себя и шумел до тех пор, пока Сципиону без жребия не назначили Африку. Так Сципион, не занимавший прежде никакой курульной магистратуры, в 37 лет был выбран в консулы. Назначив своими легатами Гая Лелия и Серрана, Публий отплыл в Утику. За ним из личной дружбы последовали греческие корабли из Памфилии, жители которой были чрезвычайно искусны в морском деле (Арр. Lib., 112; 123; Diod., XXXII, 9а; Liu, ер, L; Veil., 1,12,3; Val. Max., Ill, 15,4).

В Африке Сципиона ожидали удивительные известия. Пока консул Пизон находился внутри страны, его легат и командующий флотом Люций Гостилий Манцин заметил, как ему показалось, слабое место Карфагена. Это была стена у моря, выходящая на крутые утесы. Пунийцы оставили ее без присмотра. Он незаметно подплыл туда, и небольшой отряд влез на стену. Карфагеняне их обнаружили и, увидав, как их мало, открыли ворота и ударили на них. Но римляне проявили отчаянное мужество. Они разбили врагов, обратили в бегство и вслед за ними ворвались в город. Поднялся крик, как при победе. «Манцин, вне себя от радости, будучи и в остальном быстрым и легкомысленным, а с ним и все остальные, оставив корабли, с криками устремились к стене». При этом, видимо, вместе с воинами на приступ бросилась и команда, совершенно безоружная. Но это было чистейшее безумие. Крошечный, почти безоружный отряд остался один на один со всей карфагенской армией, вооруженной до зубов. Тем временем спустилась ночь. Манцин был в отчаянии. Он «был уже готов к тому, что с зарей будет выбит карфагенянами и сброшен на острые скалы». Он слал гонца за гонцом Пизону и в дружественную Утику, но ответа не было.

Сципион прибыл в Утику около полуночи и узнал обо всем. Он «тотчас же велел трубить поход». Освободив находившихся в городе пленных, он велел передать карфагенянам и Газдрубалу:

— Приехал Сципион.

Эти слова имели оттенок двусмыслицы: в Африке имя Сципион было равносильно слову победитель.

Была последняя стража ночи ^[55]. На Манцина напали со всех сторон. «Он вместе с пятьюстами воинами, которых одних имел вооруженными, окружил невооруженных, которых было три тысячи». Израненные, потерявшие всякую надежду, они стояли над бездной, отбиваясь из последних сил. И «вдруг появились корабли Сципиона, в стремительном беге подымая волны, полные стоявших на палубе легионеров… Для карфагенян, узнавших об этом от пленных, их прибытие не было неожиданностью, для римлян же… Сципион принес нежданное спасение». Публий без труда оттеснил карфагенян, снял римлян со скалы, Манцина посадил на корабль и велел немедленно отправляться в Рим, потому что здесь он ему не нужен. Вслед за ним он отправил и Пизона (Арр. Lib., 113–114).