"Красная капелла". Советская разведка против Абвера и Гестапо - Владимир Пещерский Страница 30

Нарком госбезопасности В.Н. Меркулов, не скрывая своего раздражения, послал ему телеграмму с требованием объяснить, почему Захар нарушил директиву, запрещавшую ему вступать в контакт с Корсиканцем и людьми из его окружения. Кобулов, как казалось, сделал для себя некоторые выводы, но он по-прежнему стремился увековечить свое имя на поприще разведки. Отстраненный от связи с ценными источниками информации, он решил приобрести свой собственный. Резидент скоропалительно завербовал латвийского журналиста, присвоив ему псевдоним Лицеист. В делах гестапо латвиец числился как агент Петер, то есть был гестаповским провокатором.

Тем не менее дела в резидентуре шли своим чередом, в Центр постоянно поступала ценная информация. Как же это происходило и в чем здесь был секрет? Действовала обычная практика того времени. Новые выдвиженцы, придя на руководящую работу, зачастую не были к ней подготовлены, но им доверяли. Чтобы работа не страдала, в заместители такому выдвиженцу назначали опытного сотрудника, не очень придирчиво относясь к его биографии. Примерно та же картина наблюдалась в берлинской резидентуре, где роль ведущего выпала на долю А.М. Короткова, моложе Кобулова по годам и стоявшего по служебному положению много ниже своего шефа.

А.М. Коротков, он же Коротин Владимир Петрович, он же Степанов, он же Александр Эрдберг, находился в Берлине в непростом положении. В январе 1939 года он был отчислен из внешней разведки без какой-либо мотивировки. Вполне возможно, что причиной тому послужило знакомство с резидентом А. Орловым (Фельдбиным), бежавшим на Запад.

Коротков не смирился с несправедливостью и подал Берии рапорт, в котором, в частности, писал: «...Я считал, что шел на полезное дело, и ни минуты не колебался, подвергая себя риску поплатиться головой.

...Отчетливо понимаю необходимость профилактических мер, но я не заслужил недоверия. Не вижу за собой проступков, могущих быть причиной отнять у меня честь работать в органах безопасности».

В конце года его восстановили, но предварительно вызвали к Берии на беседу, который пытался запугать и сбить с толку молодого разведчика. Это ему не удалось. Коротков твердо стоял на своем и сказал, что не представляет свое будущее без разведки. Приказом Берии Коротков был восстановлен на работе и зачислен на должность заместителя начальника отделения. После такой встряски он был командирован в Берлин заместителем резидента и должен был оправдать оказанное ему доверие.

Александр Михайлович Коротков родился в 1909 году в Москве в семье банковского служащего. Отец ушел из семьи еще до рождения Саши, забрав старшего сына. Мать Короткова Анна Павловна окончила гимназию, работала машинисткой в одной из московских редакций и содержала на свой скромный заработок младшего сына, дочь с малолетним ребенком и престарелую мать. Нужда заставила Александра после девятого класса пойти работать электриком, несмотря на большое желание продолжить учебу.

Через год, в 1928 году, он был принят в хозяйственный отдел ОГПУ в качестве электромонтера по обслуживанию лифтов.

С 1929-го по 1933 год Коротков работал в ИНО ОГПУ делопроизводителем, старшим делопроизводителем, помощников оперуполномоченного. По линии внешней разведки в 1933 году выехал в длительную зарубежную командировку. Путь разведчика-нелегала в Париж лежал через Австрию, где он сменил советские документы на австрийские, а пребывание в Вене использовал для дальнейшего совершенствования немецкого языка. Под видом чешского студента Районецкого он поступил в знаменитую Сорбонну.

По указанию резидента А. Орлова молодой разведчик участвовал в различных операциях, пока на два года не перебрался в Германию. В Москву Коротков возвратился в 1939 году...

Руководство разведки поручило ему, хорошо знавшему обстановку в Германии и свободно говорившему по-немецки, восстановить прерванную связь с ценными источниками, в том числе с Корсиканцем. Несколько попыток встретиться с ним на его квартире закончились неудачей. А. Харнака не было, экономка не могла сказать, когда появится хозяин. Только 16 сентября 1940 года Коротков увиделся с Харнаком. Арвид настороженно отнесся к позднему посетителю, заподозрив в нем провокатора гестапо. Для этого были веские основания. На Харнака был послан в гестапо донос, и его подвергли допросу. Не имея никаких улик против него и не получив подтверждения клевете, его отпустили.

— Извините, господин советник, за причиненное вам беспокойство. Но вы должны понять, мы были обязаны все уточнить.

Чистая речь Эрберга, так представился Коротков, в которой можно было уловить венский акцент, еще более возбуждала подозрение Харнака. Он подверг Короткова перекрестному допросу, пока не убедился в том, что перед ним действительно посланец Москвы. Со своей стороны, Коротков обратил внимание на то, что Корсиканец, полностью позабыл Белкина (Кади), но хорошо помнил Кантра (Гиршфельда), которых он упомянул.

— Мое нынешнее положение в обществе таково, — предупредил Харнак Эрберга, — что следует соблюдать крайнюю осторожность при наших встречах.

— Я понимаю вас и сделаю все от меня зависящее, чтобы наши контакты не причинили вам вреда. Расскажите, уважаемый Харнак, как вы жили все это время?

По словам Харнака, он и его жена Милдрел продолжали вести занятия в общеполитическом, просветительском кружке, изучавшем теорию Маркса и международное положение. Большинство кружковцев, если не все, были настроены антифашистски. Среди давних своих слушателей Харнак назвал Карла Беренса ^[6], Бодо Шлезингера ^[7], Вильгельма Утеха ^[8]. В 1938 году Харнак познакомился с Гербертом Гольновом ^[9], оказывая влияние на политические взгляды Вольфганга Хавемана ^[10] и Лео Скржипчинского ^[11].