Последний очевидец - Василий Шульгин Страница 30

Резким диссонансом в этом хоре речей прозвучало выступление депутата от Кубанской и Терской областей и от Черноморской губернии, врача, бывшего на театре военных действий в Маньчжурии, социал-демократа, примыкавшего к большевикам, Ивана Петровича Покровского. Он не требовал ассигнований для увеличения и улучшения флота, он говорил совсем о другом:

— Три года, истекшие после Цусимы, мы видели борьбу между старым порядком России и новой Россией… Думское большинство, монополизировавшее в свое ведение дела внешней государственной обороны, через свою комиссию представило в Государственную Думу огромный доклад, который начинается и весь проникнут критикой Морского ведомства и всего нашего военно-морского дела. Критика сама по себе хорошая вещь, но есть критика и критика: есть критика, которая, разрушая старое, расчищает и указывает новые пути, а есть критика, которая, стараясь сохранить старое, признает мелкие недочеты в нем и указывает средства для устранения этих недочетов. К такой вот именно критике особенно склонны господствующие классы в моменты неустойчивости: перед всякой революцией господствующие классы готовы всегда поступиться формами для того, чтобы сохранить сущность старого порядка..

…Ведь у нас перед японской кампанией все с внешней стороны было хорошо, и мы восхищались, как известно, собою. Все блистало позолотой на русском великане. Но пришел пигмей-японец, ткнул железным кулаком, и все распалось в прах, потому что под золотом была глина. Так не к созданию ли такой мощи приглашает страну думское большинство?

…Но народ не захочет снова пережить позор, на который толкнули его силой помимо его воли. Позор цусимского и мукденского поражений, к которому привел нас старый порядок, порядок крепостнического насилия по отношению к русскому народу, порядок расточения народных денег на политические авантюры, этот позор пробудил русский народ от векового сна, поднял его к общему порыву, к строительству нового порядка, который один только может спасти Россию от гибели, государство от банкротства и народ от нищеты и разорения…

Но у богатыря русского народа, сиднем сидевшего целые столетия, слишком долго были связаны руки и ноги, у него хватило силы только на бурный порыв, но не хватило силы на долгую, упорную борьбу, у старого порядка, рыхлого, отжившего свой век, к сожалению, была железная опора — это и были так называемые средства внешней обороны, которые он обратил внутрь страны, и юная Россия была задушена. (Шум справа.) Старый порядок воскрес, старая ворона села на крышу и каркает над кровавым полем. (Шиканье справа. Рукоплескания слева. Звонок председателя.)

Пахнуло старым временем, прилетели старые птицы и запели старые песни: народ приглашают снова нести свои гроши и копейки в бездонный казенный мешок, приглашают ковать себе кандалы и строить миллиардный флот. (Голоса справа: «Довольно!»)

…Думское большинство смеет приглашать страну затратить миллиарды на постройку флота для забавы правительства и по-детски лепечущей русской буржуазии. Нет, этого не будет!

Непосредственно после этого выступления Покровского подходила моя очередь говорить. Я помнил пророчество моего отчима, и мне хотелось поскорее изложить свои соображения о реформе нашего флота. Поэтому я не стал полемизировать с Покровским, но все же должен был ответить ему, хотя бы несколькими словами:

— Господа члены Государственной Думы, — сказал я, — прежде чем приступить к моей речи, я должен сказать несколько слов депутату Покровскому.

Я, в сущности, не понимаю, почему депутат Покровский так ополчился на Морское ведомство. Когда вооруженный пролетариат поведет свои полчища, ему придется иметь дело с сухопутной армией, поэтому Морского ведомства, казалось бы, не так-то и нужно касаться слева. (Шум слева. Голос справа: «Социалисты, не шумите!»)

Затем, господа, позвольте вам сказать, что, не будучи военным человеком, ужасно трудно говорить о военных делах.

То же чувство недомогания я испытываю сейчас, когда мне приходится говорить о морских делах, в которых я, конечно, очень многого не понимаю, и даже до такой степени, что минутами мне кажется, что вот вы, господа члены Государственной думы, море, бурное море, а вот это адмиральский мостик, который шатается под моими ногами, и у меня такое ощущение, что я боюсь, как бы мне не свалиться в эту стихию моего невежества…

…Среди моряков в настоящую минуту есть три течения: одни — так называемые линейщики, другие говорят о так называемом крейсерном автономном флоте и, наконец, — подводники. Между этими тремя течениями идет бесконечная борьба…

…Потом начинается технический спор о перископах и компасах. Говорят о различных новейших изобретениях, как например, о сгорании спирта в минах Уайтхеда, — изобретении русского офицера Назарова и примененном японцами; говорят о минах с аккумуляторами, говорят о стрельбе веерами, — это принцип адмирала Макарова.

…Нужно смотреть в корень дела, а корень дела состоит в том, что существует Россия, но существует, не имея плана обороны России…

В настоящее время обороны не существует, и вы живете без плана обороны государства. Вот я и считаю, что когда такой план обороны государства будет выработан, только в ту минуту можно будет решить вопрос — какой же флот нужен для обороны России.

Если вы позволите, то я скажу, что хотя я решительно не могу определить, какой флот мне бы лично хотелось, чтобы был в России, все-таки я всецело был бы на стороне минного подводного оборонительного флота. Ведь, как это ни грустно, нужно признать, что в техническом отношении мы отстаем убийственно. Ведь сплошь и рядом порядочный плуг и тот трудно иметь у нас в России.

Вот, господа, все, что я имею честь вам доложить, и так как здесь обыкновенно кончали свои речи воспоминанием об Андреевском флаге, то позвольте и мне сказать, что, конечно, красивая картина: после того как у нас все было разбито и уничтожено представить себе, что опять на наших морях ходят эти гордые броненосцы; но мне кажется, что можно нарисовать себе и более заманчивую картину: взять Андреевский флаг, скромно и тихо свернуть и взять собой на подводные лодки, а затем, когда они сделают свое дело, тогда уже всплыть на поверхность воды, когда неприятельской эскадры не будет, и тогда развернуть Андреевский флаг во всей его красоте.

* * *

Поздно вечером, поздние приемы были в обычае, мы были приглашены к Петру Аркадьевичу Столыпину. Мы — это, насколько помню, А. И. Гучков, П. Н. Балашов, я и еще, может быть, кое-кто. И тут Петр Аркадьевич высказал нам совершенно откровенно свои взгляды на так называемую «морскую программу», Он говорил, что сторонники большой программы, то есть надводного броненосного флота, убедили государя в том, что только этим путем может идти российское военное судостроение. Столыпин утверждал, что это дело конченное в том смысле, что если Дума отвергнет начисто предложение правительства, то ее распустят, и распустят на очень невыгодном инциденте. Обвинив в том, что она отказала правительству в ассигновании на оборону государства.

— Зная это, — продолжал Петр Аркадьевич, — я сделал все, что мог. Большая программа в ее первоначальном виде обозначала ассигнования в три миллиарда рублей. Мне удалось сбить этот совершенно невыносимый бюджетный расход до миллиарда с половиной. Это компромисс. Я, — говорил Столыпин, — всецело стою на стороне так называемого малого флота, малых крейсеров и в особенности подводных лодок. Но я сделать ничего не могу. Думу распустят, и я уйду в отставку. Вот почему я должен держаться этого компромисса, и прошу вас хорошенько об этом поразмыслить.