Ольга Калашникова - Михаил Филин Страница 30

В долгом и по большей части мещанском послесловии к роману с Ольгой Александр Пушкин не сделал, думается, ни единой помарки.

Ольгу Ключарёву и вправду можно было назвать «несчастной». Тогда она жила, похоже, «на два дома, периодически возвращаясь то в Болдино, то в Лукоянов» ^[251]. В 1835 году (когда в Петербурге напечатали «Сказку о рыбаке и рыбке») её «пасквильный» супруг лишился должности и попал под суд ^[252]. Узилища Павлу Степановичу удалось, кажется, избежать, но из уездного города пришлось уехать. С той поры жена его больше не видела ^[253].

Перед Ольгой Михайловой «открылась бездна нищеты» ^[254]. Будучи дворянкой, она — по жёстким нормам того, ещё не эмансипированного, времени — не могла зарабатывать деньги каким-либо трудом. И чтобы как-то существовать, сводить концы с концами, соломенная вдова с богатой литературной биографией сначала продала крепостных людишек, а потом и лукояновский домик — трактирщику Терекову ^[255].

Павлищев же издалека грозил Калашниковым и не оставлял мысли сжить их со свету. Воспользовавшись тем, что Сергей Львович отказался от своей части сельца Михайловского в пользу дочери, Николай Иванович стал (после кончины Александра Пушкина) в одиночку распоряжаться псковским имением и приписанными к нему крепостными душами. Из Варшавы он в августе 1837 года приказал старосте сельца взимать с Василия, Ивана и Гаврилы Калашниковых оброк ^[256]; собственного же слугу Петрушку, который «спился с кругу» (XVI, 174) и был уволен ^[257], Н. И. Павлищев сдал-таки в рекруты ^[258]. Вот только на Ваське он не смог разжиться: мужик вскоре «умре» ^[259]. Распаляло варшавского выжигу и то, что до Михайлы, верховного лиходея, ему никак не удавалось добраться.

Судя по исповедным росписям церкви Успения Пресвятой Богородицы, Ольга, её отец и брат Гаврила безвыездно жительствовали в имении, под протекторатом И. М. Пеньковского, до 1840 года ^[260]. В тот год, уже после Пасхи (14 апреля), но до филипповок ^[261], старик с сыном были вытребованы в Петербург. Вероятно, с ними поехала в столицу и 35-летняя титулярная советница Ключарёва: её имя с указанного момента исчезло из болдинских и уездных документов. Стало быть, Ольга провела в Болдине 14 лет.

Покинув контролируемое пушкинистами и краеведами болдинское пространство, Калашниковы очутились в среде, которая едва изучена. О них удалось собрать следующие сведения.

Гаврила Михайлов обрёл тихое и сытое пристанище. Он превратился в «безотлучного» камердинера Сергея Львовича Пушкина и стал величаться «le beau Gabriel» ^[262]. По утверждению пристрастного мемуариста, обворожительный Габриэль своего не упустил: «набил себе мошну и по кончине барина (в 1848 году. — М. Ф.) устроился как нельзя лучше: снял башмачный магазин» ^[263].

Батюшке Гаврилы, Михайле Иванову, Наталья Николаевна Пушкина собиралась в 1840 году дать вольную — «за долголетнюю усердную службу покойному мужу и ей», однако ходатайство вдовы поэта не было удовлетворено ^[264]. И Михайле выпало ещё вдоволь постранствовать и покорпеть. Так, в декабре того же года Калашникова отправили в Псковскую губернию, в Свято-Успенский Святогорский монастырь, куда Михайла отвёз каменные плиты и мраморные доски для сооружаемого надгробного памятника А. С. Пушкину. Сохранились денежные счета и расписка «служителя г-на Пушкина»; они свидетельствуют о том, что старик ездил в Святые Горы один, сам расплачивался с извозчиками и на месте руководил работами «по постановлению того памятника» ^[265].

Потом Михайла, числясь на оброке по «покормёжному письму», управлял имением Берёзки Подольского уезда Московской губернии, которое принадлежало Сонцовым, пушкинским родственникам ^[266]. В 1841–1842 годах, когда опека, высочайше учреждённая над детьми и имуществом камер-юнкера А. С. Пушкина, выкупала у совладельцев псковское имение, Сергей Львович оставил Михайлу Калашникова (а также «холостого» Гаврилу-Габриэля и двух других крепостных) «за собою». Их причислили «к собственному населённому недвижимому имению Нижегородской губернии Лукояновского уезда в село Болдино» ^[267]. Впоследствии Михайла Иванов получал из Болдина от И. М. Пеньковского по 200 рублей ежегодно ^[268].

В 1843 году старика отпустили из Подольского уезда в Москву, «для приискания себе места в услужение» ^[269]. Чем завершились эти поиски, неясно. А умер ветхий Михайла Калашников, как сообщил писатель и библиограф П. А. Ефремов, в Петербурге, в бедности, «у своих недостаточных детей», осенью 1858 года ^[270]. Тогда ему, пережившему обоих Пушкиных и познакомившемуся с «первым пушкинистом» П. В. Анненковым, было 83 или 84 года.