Людовик XIV - Эрик Дешодт Страница 30

После Испании — Англия.

Англичане требовали, чтобы в водах, которые они по собственному произволу объявили британскими, иностранные суда первыми салютовали их флагу (два экзальтированных юриста, Уэлвуд и Селден, для которых «английские моря» включали весь Ла-Манш и Северное море вплоть до берегов Франции, Голландии и Дании, увлекли своей бредовой идеей Карла II). 25 января 1662 года Людовик пишет своему послу в Лондоне: «Ни король, мой брат, ни его советник просто еще не знают меня, когда позволяют себе в обращении со мной высокомерие и граничащую с угрозой непреклонность. Я не знаю в этом мире такой силы, которая могла бы заставить меня смириться с этим. Мне можно причинить зло, но меня нельзя запугать».

Обе державы злобно взирают друг на друга вплоть до 1667 года, когда принято решение, что корабли обеих стран будут салютовать друг другу одновременно или же не будут салютовать вовсе.

Король Франции вскоре дает понять и папе, с кем тот имеет дело.

Папа Александр VII, этот, по словам Мазарини, «самонадеянный педант», хочет ликвидировать привилегию экстерриториальности, признаваемую за посольствами и их владениями. Эти анклавы, куда нет доступа папской полиции, становятся убежищем для римских воров. Людовик, пойдя в некоторых вопросах навстречу и не получив ничего взамен, на сей раз категорически отказывается идти на какие бы то ни было уступки.

Чтобы защитить права Франции, он направляет в Рим с чрезвычайным посольством герцога де Креки. Креки, суровый солдат, прибывает в Рим 11 июня 1662 года в сопровождении внушительного эскорта. 20 августа корсиканцы папской гвардии, возбужденные дракой одного из своих гвардейцев с каким- то французом, открывают стрельбу по посольству. Креки сам едва не стал жертвой мушкетного залпа, а один из пажей его жены, ехавшей в карете домой, был убит.

Папа ограничивается ничего не значащим выражением сожалений. Людовик оскорблен и заявляет, что речь идет об умышленном покушении, какому не сыщется примеров даже среди варваров. Он требует официальных извинений, роспуска корсиканской гвардии, смещения с постов губернатора Рима и начальника папской полиции. Папа не удостаивает его ответом. Креки покидает Рим, а вдали от Святого престола за дело берутся юристы. В июне 1663 года парламент Прованса объявляет о присоединении к французской короне Авиньона и графства Венессен, а 16 тысяч солдат идут поддержать Парму и Модену в их пограничном конфликте с Александром VII, который станет безуспешно пытаться создать Священную лигу для борьбы против «старшей дочери» Римско-католической церкви.

Но, не добившись успеха, он внезапно уступает по всем пунктам: распускает корсиканскую гвардию как «не способную нести службу» и объявляет всех корсиканцев навеки исключенными из числа папских служителей, признает права герцогов Пармы и Модены и, наконец, соглашается на сооружение памятной пирамиды, на которой клеймом позора будут отмечены все бесчинства его служителей. После этого Людовик возвращает ему Авиньон и графство Венессен, вопреки воле их жителей. Только Великая французская революция вернет всё на свои места.

Двадцать девятого мая 1664 года кардинал Флавио Киджи, племянник Александра VII, явился в Фонтенбло с официальными извинениями от имени смирившегося понтифика.

«Еще долгое время, — пишет Гуго де Лионн, государственный секретарь по иностранным делам, — в Риме никто не осмелится и помыслить, что к королю Франции можно относиться так же, как к королю Японии».

«Прелюдии великолепия», как именовали эти демонстративные действия, этим не ограничились.

Двадцать лет спустя, 15 мая 1685 года, дож Венеции смиренно предстал перед Людовиком в Зеркальной галерее. Годом ранее флот Дюкена ^[86] обрушил на город 14 тысяч зажигательных бомб, превратив в руины три четверти строений, чтобы наказать за союз с испанцами. Но этого королю было недостаточно, требовались еще и извинения.

Дожа прекрасно принимают и осыпают подарками — чудесными портретами и великолепными гобеленами, — после чего он заявляет: «Год назад мы были в аду, сегодня мы выходим из рая».

В то время те способы, к которым прибегал Людовик, не вызывали особого возмущения. По мнению Птифиса, его поведение не отличалось от действий других государей. Честь была превыше всего.