Пушкин и его современники - Юрий Тынянов Страница 30

* А. В. Никитенко. Записки и дневник, т. 1. СПб., 1893, стр. 228.

** В 1835 г. он пишет в своем дневнике: "Спасибо старику Державину! Он подействовал на меня вдохновительно; тремя лирическими стихотворениями я ему обязан" ("Русская старина", 1884, февраль, стр. 346); "Наконец, бившись три дня, я переупрямил упорную державинскую строфу" (там же, стр. 355).

*** "Сын отечества", 1825, № 17, "Разбор фон дер Борговых переводов русских стихотворений", стр. 80.

Здесь Кюхельбекер следует за теоретиками "высокой лирики", положения которых легли в основу и русской теории XVIII в. Ср. Лонгина: "Чрезмерное величие обыкновенно бывает подвержено недостаткам; и большая во всем осторожность кажется мелочною. В великих умах, равно как и в великом богатстве, должно быть и некоторой небрежности. Даже почти необходимо так бывает, что низкие и посредственные дарования, поелику никогда не подвергают себя опасности и не восходят на высоту, по большей части бывают чужды погрешностей и остаются в безопасности; великое же, по собственному своему величию, склонно к падению". * Ср. у Державина: "В оде малые пятна извиняются". Ср. у Катенина: "Творение мелкое, даже и совершенству близкое, легче и доступнее человеку с дарованием, нежели с великими погрешностями великое создание. **

Это осознание "пороков" как стилистических и композиционных элементов высокой лирики последовательно сказывалось у Кюхельбекера в борьбе с "очистителями языка", в которой он идет вслед за Катениным. (Здесь, как и во многих других пунктах, архаистические традиции Кюхельбекера переплетаются с элементами литературной теории немецких Kraft-Genies.) "Слог не везде правильный, но лучше много правильного", - отзывается он о "Письмах из Москвы в Нижний Новгород" И. М. Муравьева-Апостола; *** "иные называют хорошим слогом тот, который грамматически правилен, свободен от слов обветшалых и не шероховат; но забывают, что этот хороший слог может быть водян, сух, вял, запутан, беден - словом, несносно дурен". Тогда как карамзинисты ориентируют поэзию на прозу, вносят в лирику принцип семантической точности (ср. отзыв Карамзина о стихах Пушкина в "Евгении Онегине": C'est beau comme de la prose ****), архаисты стоят за самостоятельное развитие поэтического слова.

Поэзия неизмеримо далека от прозы. Приближающиеся к прозе поэты не заслуживают названия поэтов. Кюхельбекер пишет: "В Поэзии слова есть род, приближающийся к земной обыкновенной жизни, к прозе изображений и чувств; писатели, посвятившие себя этому роду, бывают стихотворцами, но не поэтами; между ними есть таланты, но нет гениев. Они обыкновенно слишком славны между современниками, но умирают в течение веков; таковы были Буало, Поп, Фонтенель, Виланд и почти все предшествовавшие сему последнему и жившие в его молодости немецкие стихотворцы". ***** Требование высоких тем в лирике и удаление из нее прозаических тем влекло за собою выбор лирического жанра. Таким жанром лирики были не послания (вся суть которых и заключалась именно в вводе в поэзию прозаических тем и деталей), не камерная элегия, а ода.

* "О высоком". Творение Дионисия Лонгина. Перевод Ивана Мартынова, изд. 2-е. СПб., 1826.

** "Размышления и разборы". ("Литературная газета", 1830, № 43, стр. 54).

*** "Русская старина", 1883, июль, стр. 107. Запись 1833 г.

**** Это прекрасно, как проза (франц.). - Прим. ред.

***** "Мнемозина", 1824, ч. 1, стр. 64-66. "Отрывки из путешествий по Германии".

У Кюхельбекера требование высокого искусства последовательно сочеталось с архаистическим направлением. Здесь же объяснение того, что и прозаики-любомудры являются архаистами: высокая проза стремится вслед за высокой поэзией. (Ср.: "Хочешь ли быть хорошим писателем в прозе, пиши стихи", совет И. В. Киреевского.)

Осознав художественное значение "пороков" в высокой лирике, Кюхельбекер так же осознает "неправильности" в средних и комических родах. Он защищает "неправильности" языка Грибоедова против нападок Писарева, Дмитриева и др., требовавших от него "грамматической правильности": "Но что такое неправильности слога Грибоедова? (Кроме некоторых и то очень редких исключений.) С одной стороны, опущения союзов, сокращения, подразумевания, с другой - плеоназмы, - словом, именно то, чем разговорный язык отличается от книжного. Ни Дмитриеву, ни Писареву, ни Шаховскому и Хмельницкому (за их хорошо написанные сцены), но автору I главы Онегина Грибоедов мог бы сказать то же, что какому-то философу, давнему переселенцу, но все же не афинянину, сказала афинская торговка: "вы иностранцы". - "А почему?" - "Вы говорите слишком правильно, у вас нет мнимых неправильностей, тех оборотов и выражений, без которых живой разговорный язык не может обойтись". * Таким образом, архаисты сознавали различие между своим "разговорным стилем" и чужим. (Едва ли здесь дело не идет о вводе диалектизмов, к которым очень чуток Кюхельбекер, в противоположность комическому вводу варваризмов в I главе Онегина.)

Так же высоко ценит Кюхельбекер стиль Крылова. Запись в дневнике о нем чрезвычайно интересна: "Сегодня ночью я видел во сне Крылова и Пушкина. Крылову я говорил, что он первый поэт России и никак этого не понимает. Потом я доказывал преважно ту же тему Пушкину. Пушкин тут несколько в насмешку назвал и Баратынского. Я на это не согласился; однако оставался при прежнем мнении. Теперь не во сне скажу, что мы, то есть Грибоедов и я, и даже Пушкин точно обязаны своим слогом Крылову, но слог только форма, роды же, в которых мы писали, гораздо выше басни, а это не безделица". ** При высокой оценке Крылова (характерна в этом литературном сне позиция Пушкина, слегка насмешливо выставившего Баратынского как достижение противоположной традиции) Кюхельбекер все же подчеркивает "низость рода", в котором он писал. Он стоит на страже высокой поэзии и теоретически и практически пытается воскресить оду.

* "Русская старина", 1875, сентябрь, стр. 85.

** "Русская старина", 1891, октябрь, стр. НО. Крылов интересовал архаистов не только как стилист, но и стиховыми споили особенностями. "С простотою и веселостью Хемницера соединяет он красоты стихотворения, часто большого достоинства" ("Письма П. А. Катенина к В. И. Бахтину", стр. 73. Письмо от 1825 г.).

18

Между тем в 1824-1825 гг. вышла "Мнемозина". Альманах произвел сильное впечатление на передовые литературные круги. "Многие смеялись над "Мнемозиною", другие задумывались. Литературные и ученые староверы не понимали, откуда молодые люди берут смелость оспоривать общепринятые ученые мнения или литературные правила", - вспоминал современник. * Философский тон альманаху давал В. Ф. Одоевский, главным критиком и теоретиком литературы был В. Кюхельбекер. Во II части "Мнемозины" появилась его известная статья "О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие". Статья, помимо положений, развитых в ней, произвела впечатление неслыханно смелым тоном. В русской критике, смелой по отношению к второстепенным величинам и сдержанной, пользующейся условным языком по отношению к установившимся литературным репутациям, появилась статья, в которой автор самостоятельно судил не только Пушкина, Батюшкова, Жуковского, но и Байрона, Шиллера, Горация. Главными пунктами статьи являются: общий вопрос о сущности поэтического творчества, поставленный в форме вопроса о преимуществе одного лирического жанра над другими, и вопрос об истинном романтизме, приводящий к вопросу об иностранных влияниях и народности в поэзии. Кюхельбекер сразу вводит в самую сущность вопроса о "высокой лирике".