Хозяин берега - Леонид Словин Страница 3

Обо всём следовало поговорить с обитателями метеостанции. Что же касается осмотра трупа, то я мог и дальше смело положиться на Мурадову передо мной был молодой, но знающий судмедэксперт, и, хотя я не видел её лица, я понял, что мне будет приятно и легко с ней работать.

— Это жена Мазута… — шепнул Бураков.

Женщина, наглухо замотанная платком — только быстрые глаза были видны сквозь щель, — тянула за телогрейку громадного лысого казаха: «Спать, спать, спать тебе надо…»

Казах, как похмельный памятник, возвышался на площадке перед радиостанцией, предостерегающе-задумчиво покачивал передо мной пальцами, невнятно, вяло бурчал:

— Зачем ты приходил? Сюда… Ты — кто? Ты — чужой! Не надо… Не надо…

Рядом стоял мальчишка, почему-то босой. На шее у него висел маленький магнитофончик — «вокмен», соединённый оранжевым проводком с хомутом наушников, из которых еле слышно доносилось: «…не рокот космодрома, не эта голубая синева…». От холода ноги у парня были сизыми, он поочерёдно поднимал озябшие ступни и каким-то йоговским движением складывал колено и подсовывал буряковые пальцы под подол длинной фуфайки.

— Подойдите ко мне, — сказал я женщине. Она неуверенно шагнула вперёд. Казах угрожающе накренился. Мальчишка вышел из позы цапли, несуетливо, но быстро подпёр плечом сооружение в телогрейке. — Вы здесь работаете? — спросил я.

— Да, уборщица, — донеслось из-под тряпичного забрала.

— А это кто?

— Живём мы рядом… Адыл… Он человек хороший…

— А чего же он пьяный с утра?

— Жалко ему очень… его… того… Серёжу… — И её чёрные влажные глаза исчезли в амбразуре тёмного платка. Пьяный напрягся и медленно проговорил:

— Не говори… Ничего ты ему не говори… Хаджинур Орезов рядом со мной выкрикнул:

— Жалко! Конечно, жалко! Жалела кошка соловья! Браконьеры, сволочи! Вам всегда жалко мёртвого рыбинспектора!..

Одним прыжком он оказался рядом с ними и провёл сжатым кулаком перед носом Адыла:

— Вы за Серёжку Пухова все здесь кровью харкать будете!

— И правильно!.. — Подошедший, коренастый, средних лет крепыш в брезентовой робе, по которой я уже научился отличать рыбнадзор, оглядел всех и первым делом обратился ко мне: — Цаххан Алиев. Начальник районной рыбинспекции.

Я пожал ему руку.

— Вторая смерть у нас меньше чем за два года… — У него было скуластое лицо, побитое кое-где оспой, маленькие, прижатые к голове уши.

Он порывался идти.

— Вы далёко? — спросил я.

— Надо моторы снять. Я как был — бросил всё на причале…

— Жалко Серёжу, — вставил Бураков. Алиев кивнул.

— Такая наша работа. Меня самого чуть не сожгли вместе с рыбинспекцией. — Он посмотрел на меня. В глазах читалось застывшее, словно уже до конца жизни, изумление, которое теперь ничем не удастся прогнать. Увидели, что «жигуль» мой стоит, ну и думали, что я дежурю. А был другой инспектор. Молодой парень, «афганец». Он и погиб за меня…

О нападении на рыбинспекцию и о поджоге я слышал. Его вела территориальная прокуратура, наша — бассейновая — была ещё только в проекте.

— Дело Умара Кулиева. К расстрелу его и приговорили — народ настоял…

Мальчишка в это время снова подоткнул под себя ногу, скинул с головы наушники и тихо сказал:

— Мы-то при чём!.. И дядя Адыл никогда не попадался…

— Ты-то помолчи, браконьерский помёт… — Алиев вспылил. — Твоего отца я сам трижды ловил… А эту пьяную образину — Адыла — Серёжка Пухов, царствие небесное, жалел, вот он и не попадался… Отплатили вы ему полной мерой… Где Мазут? Касумов?

— Не знаю… Нет его!

Неожиданно из проёма глухого платка раздался неуверенный голос:

— Серёжу все уважали… Ни у кого рука бы не поднялась…

— Эт-то точно! — сердито рубанул Алиев. — У вас здесь рука не поднялась! Из Палестины террористов пригласили! Или Умар Кулиев сбежал из камеры смертников и снова отличился?.. Ну-ка, открой мне его «козлятник»…

Я обратил внимание на несколько отстоящих друг от друга то ли сараев, то ли складских помещений, окружённых сплошным частоколом.

— Цаххан Магомедович…

— Что? Ключа нет? — Алиев вконец разъярил себя. — Нет? — Да разве он оставит ключ жене! Вы же знаете… Ну! Никогда он ключа не оставит!

С берега к нам шла доктор Мурадова — её японская куртка выделялась на унылом жёлто-сером фоне окружающего нас мира ярко-красочным пятном. Даже издали было видно, какая она ещё молодая и гибкая. Она была здесь неуместна. Как и мальчишка в наушниках. Здесь был старый мир, дряхлая, умирающая, недостоверная жизнь.

— Держи… — Мурадова сунула в руки Алиеву чемоданчик. — Я уже себе руки отмотала… Вы познакомились?

— Да так, — мотнул он головой. — В процессе общения…

— Цаххан Алиев. Гроза и ужас всех местных браконьеров… Вы первый раз тут? — спросила она у меня. — Историческое место… Люди специально приезжают посмотреть.

Метеостанция располагалась в трёх домах. Грузные, осевшие по пояс в песок, иссечённые зимними дождями, искромсанные ветром, оплавленные нещадным солнцем каменные бараки.

На одном — остатки выведенного густой масляной краской призыва: «…февраля 1966… выборы в Верховный Совет СССР — все на выборы!» Выше выложенное на фронтоне кирпичами слово «банк».

— А почему «банк»? — спросил я.

— Так здесь и был банк. — Мурадова улыбнулась.

— В пустыне?

— Здесь был город, — поучительно произнёс начальник рыбинспекции. Вот это всё был город…

Я огляделся и только теперь заметил, что все эти ямы, рытвины, груды камней, щели, завалы каменного боя — это не хаотические оспины пустыни, это разваленные фундаменты, рассыпавшиеся основания домов, исчезнувших навсегда строений. Что это не камни, а кирпичи. Помпея.

Полузанесённый трактор «Беларусь». Из глины торчат чёрно-серые доски развалившихся лодок. С визгом раскачивается на ржавых петлях дверь, какие-то дыры в стенах.

Мне досталась очень дремучая, старая, распадающаяся, по-видимому, никому, кроме меня, не нужная синекура…

— Какой же Везувий бушевал здесь?

— Город бросили уже давно, — сказала Мурадова. — Как закрыли химкомбинат. А когда стали перекрывать Кара-Бугаз, так кто-то придумал сэкономить средства… Ну, чтобы бут и камень не возить издалека — снесли город и вывезли на перемычку…

Перевозку из морга вызвать не удалось — у единственной на весь Восточнокаспийск лодки Харона заклинило двигатель. Я велел везти Пухова в город на милицейском «газоне».

Начальник рыбинспекции и Срезов осторожно укладывали окоченевшее тело в задний зарешеченный отсек машины, где обычно с патрульным нарядом ездит служебная собака. Ноги не пролезали в дверцу, и Хаджинур Орезов заорал на шофёра, пытавшегося силой затолкать их в узкий проём: