Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор Страница 3

Конечно, педагогический фактор имеет сегодня совсем небольшую ценность. Да и вообще — имел ли он большую ценность когда-либо? Воспитание и «свобода» — отнюдь не близнецы-братья. Общественное мнение всех времен никогда не прощало Фридриху Вильгельму I трагедии кронпринца и Катте. На все, что сделал или мог бы не сделать он сам, потомки смотрели сквозь пальцы. Но они упрямо хранят в памяти его бесчеловечную строгость по отношению к собственному сыну и жесткость, позволившую ему казнить в Кюстрине 6 ноября 1730 г. 26-летнего лейтенанта фон Катте.

Либеральный, гуманный, весьма критично настроенный историк Пруссии Теодор Фонтане, всю жизнь презиравший ура-патриотизм и ложные представления о геройстве, считал мрачный день 6 ноября величайшим днем прусской истории, «поскольку он самым ужасным образом показал духовную мощь, породившую эту страну — равно ненавидимую и любимую Пруссию».

«Равно ненавидимая и любимая Пруссия» — под этим определением Фонтане подразумевал и короля-солдата. А «духовная мощь» отсылает нас к печально знаменитой фразе, написанной Фридрихом Вильгельмом I в конце приговора фон Катте: «Когда военный трибунал зачитает Катте приговор, ему следует сообщить, что Его Королевское Величество весьма опечален. Однако будет лучше, если умрет он, чем если бы из мира ушло правосудие».

И это приговор тирана, произвольно решавшего вопросы жизни и смерти? Похоже на то. Да и его сын, кронпринц Фридрих, тоже так думал. Но сострадательный, понимающий Фонтане писал: «Эти величественные слова я никогда не перечитываю (а я их перечитываю часто) без глубочайшего потрясения».

В небывалом прежде конфликте поколений, в разладе короля и принца, отца и сына, мир и сегодня принимает сторону наследника трона, сострадая ему и не желая принимать к сведению то обстоятельство, что первые тридцать лет своей жизни Фридрих II был гениальным, но в высшей степени несимпатичным созданием — наглым, самонадеянным, высокомерным сыном Софьи Доротеи.

Но что привело Фридриха к «чудесному» изменению в 1741 г., когда легкомысленный молодой человек вдруг оказался усердным и самокритичным учеником, когда заядлый картежник внезапно превратился в ответственного государственного мужа, когда он дал себе отчет в собственных мечтах и целях, в результате чего и стал «Великим»? Почему и благодаря кому так случилось? Когда дело приняло очень серьезный оборот, и на кон было поставлено существование государства, а приключение перерастало в судьбу — вот тогда в сыне и проснулась суть его отца. К службе государству и обществу в течение следующих десятилетий Фридриха II привлекла та самая смерть — назидание и завещание короля-солдата.

Как же определить нам этого необычного человека, Фридриха Вильгельма I? Это был король и скряга, пример для подражания и берсеркер, влюбленный в дубину фетишист и фанатик общего блага; гений финансов и экономики; вожак и теленок одновременно; он был удивительно сообразителен (как его мать Софья Шарлотта) и совсем не разбирался в людях (как его отец Фридрих I); он всячески презирал просвещение, но проповедовал немецкое самосознание и заложил основы всеобщего обязательного обучения; милитаризовал государство с головы до пят и в то же время проявил себя умнейшим и мужественным поборником прав человека, сделав Пруссию, наряду с Америкой, пристанищем всех гонимых и беженцев; он не давал покоя подданным и боролся с крепостным правом, с эксплуатацией бедных; признавал только приказ и повиновение, но одновременно все же был убежденным сторонником терпимости и свободы вероисповедания. Он являлся злым деспотом, но и первым в истории социалистом государственного масштаба. Короче: он ни в чем не имел примера, прецедента, первообраза.

Эпитет «король-солдат», приставший к такому человеку, и тесен, и убог. В моих глазах Фридрих Вильгельм I навсегда останется королем-революционером.

Декабрь 2000 г.

Вольфганг Фенор