Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков Страница 3

Под «цветами» в это время разумелась сакура. В Хэйане росло множество деревьев сакуры. Конечно, их было достаточно и в других городах и селениях. Но именно среди придворных Хэйана, свободных от ежедневных забот о собственном пропитании, укоренилось уподобление человеческой жизни быстротечности цветения сакуры.

Такой подход принес множество эстетических и экзистенциональных находок, но вряд ли государственный организм может держаться на таких основаниях, ему требуются символы, сработанные из более прочного материала. Неудивительно, что блестящая культурная жизнь Хэйана сопровождалась кризисом всей социально-политической системы. Это и немудрено, ибо столичным жителям вся остальная страна представлялась глухой провинцией, пребывание в которой недостойно утонченного человека. Назначение даже на такую высокую должность, как губернатор, воспринималось чуть ли не как наказание. По европейским меркам имущественный разрыв между богатыми и бедными не выглядел в Японии слишком вызывающим, но разница в социальном статусе и «культурности» была огромной. И никаких чужаков в свой замкнутый мир хэйанские аристократы не допускали.

Карта Японского архипелага. XIX в.

Идеалом аристократов сделалась женственность – наряды придворных мужчин напоминали женские, мужчины выщипывали брови, пудрили лица, чернили зубы. Они участвовали в бесконечных церемониях, сочиняли стихи, музицировали и предавались любовным утехам. Чувственность и чувствительность сделались приметами «изящной» жизни. Основная часть жизни аристократов проходила в интерьерах, придворные редко покидали пределы того крошечного пространства, в котором они обитали. Неудивительно, что дикую природу они заменили садами – именно там они наблюдали, как одно время года сменяет другое. Дороги зарастали травой, указы императора не исполнялись. Столичные аристократы не имели достаточной энергетики, чтобы собирать налоги и поддерживать в должном порядке инфраструктуру страны как единого целого.

Сами императоры могли служить образцом в деле владения стихом и кистью, они исправно отправляли ритуалы, положенные правителям сельскохозяйственной страны, но были бесконечно далеки от мысли о том, чтобы покинуть дворец и посмотреть, как растет рис. Зрение аристократа стало «близоруким» – он видел то, что делается у него под носом, но его совершенно не интересовала жизнь людей, не принадлежавших к его кругу.

Аристократы Хэйана не замечали «чернь» и, разумеется, не смогли обеспечить единства страны, которая распалась на множество княжеств. Каждое из них обладало собственной дружиной самураев. Столичные аристократы продолжали исправно назначаться на посты советников императора и министров, но теперь эти должности превратились в фикцию.

Непрекращавшиеся усобицы время от времени приводили к тому, что в стране возникал дом-победитель, который на какое-то время оказывался в состоянии поддерживать относительный порядок. И тогда его глава получал от императора титул сёгуна (генерала) и создавал свое правительство. Сначала это был дом Минамото, который обосновался в Камакура (1185–1333), потом Асикага, который предпочел район Киото под названием Муромати (1392–1573). В 1603 году власть оказалась в руках у сёгунов Токугава. Они не ставили своей целью свержение императорского дома – идея о том, что императорская династия является несменяемой, укоренилась в сознании слишком прочно. Сёгуны не смели посягнуть на авторитет династии, кандидатов на роль узурпатора не находилось, но военные лишили Киото каких бы то ни было распорядительных полномочий.

Основатель сёгуната Токугава – Иэясу (1542–1618) расположил свою ставку в Эдо, в 500 километрах от Киото. Именно в Эдо находился замок сёгунов, там располагались те учреждения, которые управляли страной. Император и его аристократы были лишены права голоса в принятии решений, его «охраняли» (и одновременно досматривали за ним) воины сёгуна, но Киото еще долгое время сохранял славу самого «стильного» города страны.