Наша музыка. Полная история русского рока, рассказанная им самим - Антон Чернин Страница 3

Изучение истории в школе обычно начинают с так называемого доисторического периода. Тогда люди, кажется, ходили в шкурах и охотились, кажется, на динозавров с помощью, кажется, каменного топора. Почему «кажется»? Потому что доисторический период отличается как раз отсутствием письменных источников и, следовательно, достоверных сведений.

Для русского рока конец 1970-х — это как раз момент перехода от доисторического периода к историческому. От предыдущих десятилетий остались одни названия. В Москве были «Славяне», «Скифы», «Скоморохи», «Удачное приобретение», «Рубиновая атака», «Соколы», «Лучшие годы», «Второе дыхание». В Ленинграде — «Санкт-Петербург», «Аргонавты», «Зеленые муравьи», «За», «Q-69», «Россияне», «Большой железный колокол». В Свердловске — первый состав «Сонанса». Это, понятно, далеко не все, а только те, кто вспоминается с ходу. Все это разнообразие ушло в никуда, так и не оставив следов. Разве что от «Соколов» осталась песенка «Фильм, фильм, фильм», да от «Скоморохов» несколько альбомов, изданных уже позже, да «Мифы» успели записаться в 1981-м почти золотым составом…

Монополия фирмы «Мелодия» на грамзапись похоронила очень многие проекты. Однако на рубеже 1980-х любительская магнитозапись стала выходить на серьезный уровень. В активе питерцев числились множество альбомов Юрия Морозова и программа «Все братья — сестры», записанная БГ и Майком Науменко. Москва ответила первыми записями «Машины Времени» и «Воскресения». Сразу же выяснилась разница школ: если ленинградцы с самого начала приняли концептуальный подход к своим альбомам, то москвичи стремились зафиксировать на пленку всю имевшуюся концертную программу. А концепцию можно было подогнать задним числом.

Именно так произошло с альбомом, с рассказа о котором мы, пожалуй, и начнем свой рассказ.

Андрей Макаревич: Если уж быть совсем точным, то идея насчет книжки Экзюпери пришла в голову не мне. Была такая девушка, ее звали Оля. Она потом стала, между прочим, директором Московского Рок-клуба, а тогда была молодая журналистка, и ей очень нравилась «Машина Времени». И как-то она говорит:

— Слушай, вот у вас песни ужасно перекликаются с книжкой «Маленький принц».

Я страшно удивился, потому что мне это совершенно не приходило в голову. Я как-то и не читал эту книжку в детстве внимательно, как-то она мимо меня прошла. Тут я ее нашел, и оказалось — действительно! Просто мы какие-то одни и те же простые мысли высказываем немножко разными словами.

Для художественно-концептуального оформления программы пригласили старого знакомого «машинистов», хиппаря Александра Бутузова по прозвищу Фагот. Фагот писал стихи и пишет их до сих пор. Андрей Сапунов из «Воскресения» и в 2000-е поет песни на его тексты.

Ничем особо выдающимся Фагот тогда не занимался, зато выглядел роскошно.

Андрей Макаревич: У нас был друг Фагот, любитель Галича и, значит, всякой антисоветчины. Когда он выпивал, то замечательно читал стихи. И мы решили, что сделаем такой спектакль: он будет сидеть на сцене, читать кусочки из книги, а они будут соединяться нашими песнями. Сейчас все это очень наивно звучит, но в те времена это выглядело абсолютно революционно, потому что ни одной нормальной группе в голову такое прийти не могло. И когда зажигался свет, вдруг, в углу сцены стоял письменный стол с лампой, там сидел бородатый, волосатый человек, хипповый, а в руках у него была старинная книга, — зал замирал.

…

1979 год для «Машины Времени» начинался тяжело. Группу лихорадило от противоречий между отцами-основателями — Андреем Макаревичем и Сергеем Кавагоэ. Дошло до того, что в апреле после чудовищно неудачного концерта в городском комитете художников-графиков Макаревич объявил о своем уходе из «Машины Времени». Оставшиеся Маргулис и Кавагоэ сидели без дела недолго — они тут же решили помочь еще одному бывшему «машинисту» Алексею Романову записать его песни. Так появилась на свет группа «Воскресение».

Датой возрождения «Машины Времени» стало 9 мая 1979 года. В этот день Макаревич и Кутиков договорились о возобновлении совместной деятельности. Вообще-то у Кутикова в это время была своя команда под названием «Високосное лето». Лидером ее был гитарист Александр Ситковецкий, позже создавший «Автограф», а тексты писала Маргарита Пушкина. Вокальные партии Кутиков делил с клавишником Крисом Кельми, а ударной установкой заведовал Валерий Ефремов.

К концу 1970-х в «Високосном лете» тоже наметились разногласия, Ситковецкий тяготел к арт-року, Кельми — к более популярной музыке, у остальных тоже были свои планы.

Андрей Макаревич: А у них одновременно случился развал в «Високосном лете». Это какое-то провидение Божие, что все так произошло.

Александр Кутиков: Это я развалил…

Андрей Макаревич: Да ладно!

Александр Кутиков: После разговора с Макаром я пришел на студию, а у нас база «Високосного лета» была на студии. Я собрал Ситковецкого, Криса Кельми и Леню Лебедева, нашего звукорежиссера, который активно участвовал в жизни коллектива. И сказал:

— Ребята, вы меня извините, но, наверное, мы с Валерой уйдем. Давайте, там, обозначим, какой-то срок доиграем вместе, чтобы не было каких-то, так сказать, напряжений между нами. А вы за это время, пока мы будем доигрывать сезон, найдете себе новых людей.

Так и вышло. Вот мы сидели за столом в студии, за зеленым сукном, друг напротив друга. Ну, и потом делили имущество, нажитое долгими годами совместной работы, потому что…

Андрей Макаревич: В виде двух микрофонов, басовой колонки…

Александр Кутиков: Не, ну у «Високосного лета» тогда уже аппаратура была серьезная. Дело в том, что мы же деньги практически не забирали, мы все деньги, которые зарабатывали, или бо́льшую часть денег… то же самое и в «Машине» было, мы тратили на оборудование, то есть мы все деньги вкладывали в сцену…

Андрей Макаревич: В аппарат.

Александр Кутиков: В аппарат, в сцену, в костюмы, во всякую гитарную глупость и так далее. А Валерку мы уговорили вдвоем с Макаром, в Парке культуры имени Горького.

Андрей Макаревич: За кружкой пива.

Александр Кутиков: За кружкой пива, за гигантскими креветками в баре «Пльзень». Вот, там мы ему все обрисовали. И Валера сказал:

— Ну, ты же не сделаешь мне хуже? (Смех.)

Я говорю:

— Да нет, Валера! Нет!

Хуже Ефремову не стало — как он пришел в «Машину» в конце 1970-х, так и остался в ее рядах. Себя в новой группе он показал сразу — именно ему принадлежит классическое решение «Синей птицы». Песня пробовалась на репетициях уже несколько лет — но звучание ее почему-то все время выходило слегка кабацким. Но пришел Ефремов, предложил другой, латиноамериканский рисунок барабанов — и все моментально склеилось… А так и по жизни, и по манере игры он человек очень сдержанный, больше всего любит дайвинг в Красном море и обладает самым фундаментальным образованием среди всех «машинистов».