Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - Василий Молодяков Страница 3

«Причина зла в китайских делах кроется главным образом в самом Китае, — писал Гото 24 апреля (7 мая) 1910 г. российскому министру финансов Владимиру Коковцову, с которым у него со времени первого приезда в Петербург в мае 1908 г. установились доверительные, если не прямо дружеские отношения. — Так как в Китае в настоящее время не имеется, так сказать, „политического центра“, то отдельные китайские сановники действуют совершенно по личному усмотрению, руководствуясь эгоистическими стремлениями и упуская из виду свои национальные интересы. Кроме того, они думают, что как для их карьеры, так и для их личных интересов будет только полезно, если они в некоторых случаях займут недружелюбное положение в отношении Японии или России. Руководствуясь подобными побуждениями, они вступают в сношения с какой-либо другой державой или с ее представителем. Поэтому в настоящее время как для России, так и для Японии представляется насущно необходимым убедить Китай, а заодно с ним и другие державы, не только словами, но и гораздо более делом в том, что Россия и Япония отныне твердо решились действовать в китайском вопросе вполне солидарно и что именно эта общность интересов обоих государств зиждется на твердом естественном основании» (3).

Через два года, летом 1912 г., в Петербурге, куда он приехал вместе с Гото, Кацура прямо сказал министру иностранных дел Сергею Сазонову, что «предвидит возможность наступления такого момента, когда России и Японии силою вещей придется перейти к более активной политике в Маньчжурии и к военному занятию каждою из них некоторых пунктов в сфере ее влияния» (4). Ну а еще через пятнадцать с половиной лет, в январе 1928 г., Гото в Москве будет излагать те же самые мысли Сталину — правда, в более осторожной форме.

Десятилетие между Портсмутским миром и Русской революцией по праву называют золотым веком российско-японских отношений. Оно было рекордным и по количеству, и по качеству двусторонних соглашений, которые урегулировали почти все спорные вопросы и закончились полноценным военно-политическим союзом летом 1916 г. В октябре того же года к власти в Японии пришел самый прорусский кабинет в ее истории: генерал Тэраути Масатакэ, бывший военный министр, генерал-губернатор Кореи и председатель Японско-Русского общества (прообраз современных «обществ дружбы»), стал премьер-министром; посол в Петербурге и главный творец российско-японской «антанты» Мотоно Итиро возглавил МИД; Гото получил ключевой в административном отношении пост министра внутренних дел. Окончательно оформившееся партнерство могло изменить весь ход событий в Азии. Однако разительные перемены, случившиеся в России всего за несколько месяцев следующего года, перевернули все вверх дном.

В марте 1918 г. Брестский мир вывел Советскую Россию из войны с Центральными державами. Однако еще в декабре 1917 г. французский премьер Ж. Клемансо требовал «союзной» интервенции против России, предложив использовать для этого японскую армию как наименее задействованную в войне. Британский министр иностранных дел А. Бальфур предложил поручить Японии оккупацию Транссибирской железной дороги. Колебались только американцы, боявшиеся, что японцы, раз придя в Сибирь, добровольно оттуда не уйдут.

Затем «союзников» начали мучить кошмары иного свойства. Приход Гото в апреле 1918 г. на пост министра иностранных дел вместо тяжело заболевшего Мотоно вызвал панику в Лондоне. Английский посол в Токио К. Грин прямо назвал это «самым неудачным назначением из всех возможных». Его донесения рисуют зловещий образ Гото, обычным эпитетом к имени которого было «notorious», т. е. «пресловутый» или «печально известный». В вину ему ставили незнание английского языка — страшный грех с точки зрения тех, кто делит человечество на «англоязычный мир» («English-speaking world») и «остальное» («the Rest»), обучение медицине в Германии, отсутствие энтузиазма в отношении Антанты, помощь индийским революционерам ^[3]и… принадлежность к «грозной германофильской партии», которой Бальфур в начале марта 1918 г. пугал президента США В. Вильсона и даже вынес этот вопрос на обсуждение кабинета. Опасения Бальфура были не вполне беспочвенны: Грин только что сообщил ему, что в беседе с американским послом Гото прямо заявил, что Япония совершила большую ошибку, ввязавшись в войну на стороне Великобритании. Можно представить, как возросло беспокойство с назначением такого человека министром вместо Мотоно, верность которого Антанте была безусловной, а репутация в глазах союзников безупречной (до Петербурга он много лет был посланником в Париже) (5).

У руля внешней политики Гото пробыл недолго, но успел выступить в поддержку «союзной» интервенции на Дальнем Востоке России летом 1918 г. (в начале года, когда за вмешательство усиленно агитировал Мотоно, он считал ее преждевременной). Кабинет Тэраути пал в конце сентября 1918 г. Новый министр иностранных дел Утида Косай был стопроцентным атлантистом, но тревога не проходила. В конце года снова возник призрак сепаратного мира, казалось бы, потерявший актуальность с заключением перемирия. Однако взаимное недоверие и трения внутри «сердечного согласия» только возрастали. Призрак «сильной германофильской партии» во главе с Гото продолжал тревожить воображение вершителей атлантистской политики.

22 и 23 ноября 1918 г. «Известия ВЦИК» сообщали, «со ссылкой на заслуживающие полного доверия (но не названные! — В.М.) источники», о недавнем тайном приезде в Стокгольм японского представителя и о его переговорах с немцами. Когда принципиальное согласие было достигнуто, тот якобы поехал в Берлин для доработки текста договора, но грянула революция 9 ноября и мир не состоялся. Содержание интригующего документа было таково. Стороны собирались, как только позволят обстоятельства, помочь России восстановить внутренний порядок и статус мировой державы (статья 1). Япония признавала права Германии в Персии, Центральной Азии и Южном Китае (статьи 2–3), а также обязалась оказывать ей косвенную поддержку на будущей мирной конференции (статья 4) и содействовать заключению нового договора с Россией после ее «восстановления», читай: свержения большевиков (статья 5). Германия в ответ бралась не допускать в сферу своего влияния в Китае Англию и США и заключить с Японией тайную военную конвенцию, направленную против них (статьи 3, 6). Договор заключался на пять лет с момента «восстановления» России, кроме статьи о поддержке Японией интересов Германии на мирной конференции, которая вступала в силу немедленно (статьи 7–8).

Германия в дополнение ко всему, что уже имела по Брестскому миру, получала прямой транзит на Дальний Восток, «свободу рук» в Южном Китае, Персии и Центральной Азии и, в перспективе, хлопковые концессии в Туркестане. Япония претендовала на Северный Китай, Маньчжурию и Восточную Сибирь. Главным результатом такого раздела сфер влияния становилось полное изгнание английского и американского присутствия из России, Китая и Центральной Азии. Россия, погруженная в хаос гражданской войны, получала политическую стабильность. Ей отводилась роль не субъекта, а объекта политики великих держав. Однако, добавим мы, ее внутренний потенциал — даже с поправкой на войну и революцию — оставался таков, что ей, в отличие от Китая, эта роль явно не подходила. Более того, в каком бы тяжелом положении ни находилась Россия, без ее участия никакое японско-германское сотрудничество было невозможно хотя бы по географическим причинам.