Балтийцы (сборник) - Леонид Павлов Страница 3

– Лишние вниз! – приказывает командир.

Палуба пустеет. Только из полуоткрытого машинного люка видна голова инженер-механика Миши Порывкина, скептическим взором оценивающего состояние моря.

Миноносец вдруг боком наискось поднялся на волну и в следующую минуту повалился на противоположный борт, зачертив палубой по воде. Волна хлынула в машинный люк. Голова инженер-механика исчезла, и крышка плотно захлопнулась над ней.

Вахтенный начальник, мичман, крепко вцепившись в поручни на мостике, старался бестрепетно смотреть вперед и все оглядывался на командира, пример которого должен был служить ему руководством.

Командир, незадолго перед тем прибывший из академии, казался мичману салонным моряком, теоретиком. В нем не было решительно ничего, напоминающего морского волка. Штормовой переход был своего рода экзаменом для нового командира. Вахтенный начальник с любопытством, украдкой, взглядывал на него. Из машинного люка на него же повернута была голова инженер-механика Миши. Рулевой старшина и боцман с тем же любопытством поглядывали на него через иллюминатор носового кубрика.

Командир стоял посредине мостика, крепко ухватившись за тумбу машинного телеграфа. Рядом с ним рулевой сердито вертел штурвал, с трудом удерживая миноносец на данном курсе. Волна сбивала миноносец. Он шел зигзагами, рыская в стороны и поминутно зарываясь носом в воду по самую носовую пушку, которая, бороздя поверхность волн, взметала снопы брызг и пены, летевшие на мостик и мешавшие смотреть вперед.

От холодного ветра, завывавшего в снастях, стыли руки и лицо. От размахов качки, казалось, все небо стремительно перемещалось из стороны в сторону. Растянутый бег волн, мутно-зеленых, покрытых пеною, как сетью, утомлял зрение и отуплял слух. Как во сне, донеслись до мичмана слова командира:

– Ищите Эранс-Грунд. Надо исправить курс. Нас сильно сдрейфовало.

Командир был бледен и озабочен. Он приложил к глазам бинокль, но сейчас же соленые брызги растеклись по стеклам, и командир опустил руку.

Вахтенный начальник, напрягая зрение, обвел глазами горизонт. Справа от курса над гребнями волн видны были две тоненькие мачты, увенчанные красными плетеными шарами. Это был плавучий маяк Эранс-Грунд. Мичман указал на него командиру.

– Держи на плавучку, – приказал командир рулевому. Рулевой с облегчением поднял глаза от компаса, взволнованного качкой, и вцепился взором в плавучий маяк, силуэт которого стал медленно расти. Около него был виден белый контур пассажирского парохода, делавшего очередной рейс из Гельсингфорса в Ревель. Видно было, как он с трудом боролся против волны и почти не сдвигался с места.

Мичман опять заметил голову инженер-механика, выглядывавшего через машинный люк. С трудом спустившись по трапу и цепляясь за штормовой леер, натянутый вдоль палубы, он подошел к машинному люку. Из люка слышался приятный, чмокающий стук машины. Работа ее была не ровна. Винты ежеминутно выскакивали на воздух, и тогда машина давала перебои. Машинный унтер-офицер и его подручный, утирая лица паклей, стояли на клапанах, по мере возможности прикрывая их во время перебоев. Мичман стал около люка. Его обдало теплым дыханием разогревшегося смазочного масла.

– Как у вас? – спросил он механика.

– Да что тут. Три четверти вахты лежит вповалку и травит. Ферапонтов стонет, что у него сию минуту кишки пойдут горлом. Хоть бы молчал, подлец. Свиридов и Поляков молодцы – одни за всех. Только так долго не выдержать. Сколько ходу до Ревельского рейда?

– От Эранс-Грунда останется сорок миль.

– При такой волне больше двенадцати узлов дать нельзя. Значит, еще три с половиной часа пути. Можем скиснуть, а тогда выбросит на камни и конец всему. Как командир?

– Ничего. Молчит.

– Не для академиков такая погода. Смотрите, пассажирский пароход ворочает обратно.

От плавучего маяка, который был уже недалеко, надо было менять курс и идти к волне лагом, то есть принимая раскаты волн прямо в борт. Плавучий маяк, небольшое судно с мачтами, на которых ночью зажигались красные огни, а днем были красные шары, – стояло на якоре у места поворота. Оно почти опрокидывалось на волне, то валясь с одного борта на другой, то вздымаясь носом и уходя в воду кормой. Мачты его чертили в воздухе огромные круги. Все было задраено на нем. Волны свободно перекатывались через борт. Команда маяка заперлась внизу. Наверху нельзя было держаться без опасности для жизни.

– Вот житье каторжное, – кивнул инженер-механик на маяк.

Пассажирский пароход, тяжело переваливаясь на волне, повернул на обратный курс. Видно было, как у него на мостике кто-то безнадежно махал руками, указывая на море.

«Послушный», обогнув маяк, стал ворочать на новый курс. Корма круто подалась в сторону и огромная волна сейчас же перекатилась через палубу, залив мичмана по колено. Инженер-механик захлопнул свою крышку. Полминуты спустя миноносец повалился на правый борт навстречу новой гряде волн, и вахтенный начальник с ужасом заметил, как на размахе дугой изогнулись мачты. И когда в следующее мгновенье миноносец повалило влево, с треском сломалась стеньга и, запутавшись в снастях, упала клотиком на ют. Антенна беспроволочного телеграфа легла на трубы и, перегорев сейчас же, раскинулась по палубе, путаясь под ногами.

Инженер-механик выглянул из люка.

– Доложите командиру, что так держаться мы не можем, – сказал он.

В душу мичмана закралось сомнение. Волны свободно вливались на палубу и подбивали шлюпки. Крепко цепляясь за леер, мичман двинулся на мостик.

Его поразило бледное лицо командира. Рулевой едва держался на ногах, не скрывая приступов морской болезни. Стол с картами был залит водой, проникшей внутрь под стеклянную крышку. Над головой скрипела стеньга фок-мачты, угрожая переломиться и упасть на мостик. Вахтенный начальник с тревогой посмотрел наверх.

– Мне кажется, что при такой погоде нам не удастся пересечь море, – робко проговорил он, отирая соленую пену, залепившую ему глаза.

Командир помолчал секунду. Потом ответил, едва разжав зубы.

– Слушайте, мой дорогой. Когда волею Петра Великого у России появился флот, он сразу принял в свою душу лучшие традиции прочих флотов мира и с тех пор никогда и ни в чем не отступил от них. Мы должны помнить бесстрашие и настойчивость Нельсона, Сюффрена и других. Но у нас есть и свои великие имена. Ушаков, Нахимов, Макаров, Николай Оттович Эссен. Каждый из нас в трудные минуты должен спрашивать себя, как поступил бы в данном случае, скажем, адмирал Макаров? Думаете ли вы, что он повернул бы теперь назад?

Миноносец стремительно лег на бок. Реи, казалось, вот-вот коснутся гребней волн. У вахтенного начальника захватило дух. Корпус миноносца дрожал от перебоев. Но командир продолжал:

– Пассажирский пароход повернул обратно. Но мы и он не одно и то же. Военный корабль – все равно, что часовой на посту. От возложенного на него долга его освободить может только смерть. А потому мы должны или дойти, или погибнуть. Вспомните «Русалку».